Предания о дзэнском монахе Иккю по прозвищу «Безумное Облако» - [32]
Из-за этого в прошлом году попросили мы странствующего монаха вроде вас, который шёл заниматься медитациями, пожить там, и вот начиная с того времени деревянные таблички-ступы на трёхлетие со дня чьей-то смерти, написанные им, вдруг ни с того ни с сего заполыхали, пламя взвивалось на целый дзё[147] вверх. Все в деревне, само собой, об этом узнали, и в соседних деревнях на два-три ри[148] вокруг прослышали о том. Тогда тот монах стал читать сутры и заклинания-дхарани[149], заупокойные молитвы, но не похоже было, чтобы это помогло, и он устыдился, что так вышло. Как-то ночью он сбежал, и неизвестно, куда он подался. Вот поэтому женщины и дети в этой деревне, как настанет ночь, не могут спокойно выходить хоть через ворота, хоть через задние двери.
После того поселили мы там другого монаха, но он не продержался даже двух-трёх дней и ушёл. Нет мудреца, который бы изъявил желание здесь поселиться, а потому храм стоит пустой, ветшает без дела. В чём же здесь дело?
Иккю, выслушав это, сказал:
— Такое случается сплошь и рядом! Ничего особенного в этом нет. Наверняка на тех поминальных табличках слова были написаны неверно. Я перепишу и исправлю, а тогда ничего уже не должно случаться. Что же, идёмте!
Пошли они к тому храму, он посмотрел — на табличках были написаны слова из Сутры Лотоса. Как он и думал, один знак был написан с ошибкой, и он его исправил. На табличке было написано: «В землях будд десяти сторон света есть только Дхарма Одной Колесницы. Нет ни двух, ни трех Колесниц, если исключить проповеди Будды с помощью уловок»[150].
— Установите-ка эту табличку! Больше уже ничего не случится! — сказал преподобный и направился в западные земли.
И с этих пор в том храме больше не было никаких происшествий. Не было таких, кто не говорил бы: «Несомненно, преподобный — земное воплощение будды или божества!»
11
О том, как Иккю провёл предсмертное напутствие
За западе, в земле Сануки, жил самурай по имени Сакаки Хёнай. Долго мучился он от болезни, перепробовал все виды лечения, а лучше ему не становилось. Болезнь была тяжёлая, и приблизился его последний час. Как раз тогда стало известно, что в тех местах сейчас пребывает Иккю, о котором говорили, что он монах необыкновенный, и отправил Хёнай к нему посыльного с такими словами: «Прошу вас, нынче, в последний мой час, поведайте мне о самом важном, укажите прямую дорогу к просветлению!» Иккю выслушал это и сказал: «Что ж, это совсем нетрудно сделать!» — и тут же, как был, пошёл вместе с посыльным.
Преподобный не стал приводить себя в порядок, и в рубище, в рваном бумажном плаще, который местами расклеился и клочки трепыхались на ходу, вот в таком плачевном виде зашёл он к больному, который и то выглядел получше него.
Домашние, столько слышавшие об этом монахе, набились в соседнюю комнату и, склонив головы, прислушивались в ожидании, что тот скажет успокаивающие и глубокомысленные слова, которые ведут к просветлению, и вот что услышали. Иккю, как ни в чём ни бывало, склонился к уху больного:
— Тебе уже скоро помирать! Я тоже уйду, и все люди уйдут. Эта жизнь — всего лишь сон, видение!
Сказал он это и ушёл. Все родные и вассалы собрались в гостиной.
— Что же за странное напутствие произнёс этот монах Иккю? В предсмертном напутствии рассказывают о том, как стать буддой, утихомиривают страсти в душе и отпускают — вот что такое напутствие в великий смертный час, а то, что он говорил, не монаху бы пристало, это и так все видят и говорят о том. Да, не слишком-то и хорош этот монах! — так наперебой рассуждали они.
В это время пришёл другой монах, услышал, о чём говорят, и сказал:
— Вовсе нет, никто из вас просто его не понял. Иккю всё правильно сказал. Именно в этих словах и проявилась его незаурядность. Вообще монахи, следующие Пути просветления школы Дзэн, в отличие от прочих школ, которые повторяют имя Будды или название сутры и наставляют: «Ступай в достойное место, не забывай о благом!» — ничего такого не говорят. Его наставление и вправду удивительно!
— Ах, вон оно в чём дело! — разом удивились они.
>Иккю склонился к уху больного: «Тебе уже скоро помирать! Я тоже уйду, и все люди уйдут. Эта жизнь — всего лишь сон, видение!»
И вот, собрались в доме те, кто чувствовал особенный долг перед господином, чтобы в последний его час тут же последовать за ним, и шумели, оспаривая это право друг у друга.
Иккю, услышав о том, пришёл туда посреди ночи и рядом с тем местом установил табличку, на которой написал стихотворение:
Самураи, заметив, взяли эту табличку со стихами и представили совету старейшин. Те собрались тесным кругом и стали судить: «Кто же мог такое поставить?» — а тот монах снова заговорил:
— Это точно сделал подвижник Иккю. Кроме него, не знаю я никого поблизости, кто мог бы такое написать. Надо же, какой глубокий смысл выражен здесь! Смысл этого стихотворения в том, что каждый умирает в одиночестве и в одиночестве же рождается, и разве может кто-то, последовав в тёмные пределы, быть кому-то полезным? Пусть даже за господином последует пятьдесят или сотня человек, раз уж каждый получает воздаяние за собственные деяния, то каждому воздаётся по грехам его, и сотня человек попадёт в сотню разных мест. В такие времена, раз уж молодые и сильные люди не смогут помогать наследнику господина и в тёмных пределах ничем господину не пригодятся, то будет их смерть напрасна, станет лишь беспричинным человекоубийством, так что измените обычай и не заговаривайте больше о самоубийстве вслед за господином! — так он ясно изложил поучение, и тогда все с этим согласились и больше не говорили о том, чтобы последовать за господином.
