Праздничная гора - [48]

Тем не менее запылали не только архивные хранилища, музыкальные фонды, но и библиотеки. Правда, буквально на следующий день указ отменили, сожжения прекратились, а русские переводы Корана пощадили. Решено было действовать постепенно.

Переехав от ошалевших родителей к мужу, Мадина ходила к женам и вдовам муджахидов. Все они радовались неожиданной победе и вслух мечтали о времени, когда неверующие окончательно перевоспитаются или исчезнут и в имарате наступит раздольная и праведная жизнь, как в Саудии.

– Не зря погибали мои мужья! – говорила горбоносая мусульманка, распухая от гордости. – Все они сейчас смотрят на меня из рая и радуются, что я дожила до чистых времен!

– Ты уж молчала бы, Зарият, – поддевала ее другая. – Когда твоего Усмана, да примет Аллах его шахаду, убивали, ты была с ним в доме, но вышла, когда собаки-муртады тебя позвали. Говорят, ты заложила нескольких наших братьев.

– Да что ты говоришь, аузубиллях!{Прибегаю к защите Аллаха (араб.).} И кто меня здесь учит? Сестра, которая по аське делала наставления мужчинам, зная, что это запрещено! Сестра, которая просила не убивать своего брата-куфрохранителя, которая не хотела рвать связь с родителями-джахилями! На тебя бы еще надавили, и ты ушла бы, вернулась бы в свою неверную семью, к своему проклятому брату! Субханаллах, мы открыли тебе глаза и удержали от этого ужасного шага! А Усман меня сам попросил выйти наружу и передать умме его последние слова, рассказать о его стойкости! И потом, когда я принимала поздравления, разве мне не хотелось плакать? Хотелось, а я улыбалась и радовалась, что Усман в раю, и не жалела себя, потому что это эгоизм и глупость.

– Зато тебя родители не избивали за то, что ты носишь хиджаб! Тебе не говорили: «Лучше приходи домой беременная, чем в хиджабе!» А мне говорили!

В этих спорах проводили они вечера, а потом читали хадисы, нянчили детей, и Мадина ощущала, как крепнет в ней вместе с иманом и зачатым уже дитем вера в наступившее счастье.

2

– Скорее, скорее! – разбудила Арипа одна из сестер. – Ты слышал, что делается? Они хотят…

По слухам, люди, ночами поджигавшие театры и рестораны, принялись за музейные хранилища. Арип вскочил и, сетуя на неработающие телефоны, помчался к площади, где еще валялся свергнутый бронзовый Ленин, мимо забитых крест-накрест дверей бутиков, потертых и оборванных объявлений о купле-продаже шлакоблоков, перепрыгивая через зияющие люки и зловонные кучи мусора…

Дома на старческом ложе лежал отец Арипа, отталкивая дрожащими от слабости руками протянутую матерью ложку.

– Он готов умереть от голода, лишь бы не показывать свое бессилие, – все время сокрушалась сестра Арипа.

Эти сражения происходили несколько раз на дню. Необъятная мать приседала у хилого, но как будто затвердевшего от упрямства тела, пыхтя и поругиваясь. Отец брыкался, не желая питаться с ложки, выдергивал ее у матери, но тотчас ронял на пол.

Как же они поженились? Когда никто из родни уже не верил, что их ученый Мурад, уже почти сорокалетний и погрязший в бумажках, термометрах, вычислениях, перестанет наконец лягаться и выберет себе жену. И все же чудо свершилось, и свадьба была сыграна.

Сразу после свадьбы отец с новым рвением принялся за свои энергетические проекты. Он бегал в институт высоких температур и возвращался оттуда взъерошенный, обновленный.

– Представляешь, Хадижа, мы уже построили дом, который круглый год питается природной энергией. А скоро на Каспии и в горах будут созданы фотоэлектрические, термодинамические, солнечно-биогазовые, солнечно-ветряные станции мощностью…

И отец Арипа пускался в красноречивые рассуждения о гелиоприемниках и теплообменниках, автоматической системе управления и баках-аккумуляторах. Жена Хадижа слушала его с благоговением, краснея от напряжения и натирая до блеска почерневшее днище кастрюли.

Не дождавшись нужной реакции от миловидной жены, Мурад бежал в свой кабинет и нависал над сказочными чертежами, из которых вот-вот должны были вырасти огромные напоенные солнцем дворцы будущего. Часами он просиживал над картой дагестанских геотермальных месторождений, высчитывал количество солнечных дней и силу ветра и снова мчался в свой институт, где разрабатывались поражающие смелостью сельскохозяйственные и даже оборонные проекты.

Пока Мурада распирало от солнечной дерзости, Хадижа драила полы и мебель, белила и крахмалила белье, фаршировала и мариновала, пекла и консервировала. Ее большие красные руки только и знали, что рубили, катали, сучили, месили, сворачивали, выжимали, чистили, завязывали, распарывали, соскабливали, а живот то рос, то опадал. С каждой беременностью на свет появлялась девочка, и Хадижа горестно всхлипывала: «Когда же мальчик?»

Глядя, как его квартира, прожженная думой о солнце и стерилизованная Хадижиными тряпками, наполняется шумом и криками Саиды, Фаиды, Наиды, Аиды, Забиды, Валиды, Мурад только хмыкал и улыбался.

– Может быть, хватит? – спрашивал он жену. Но Хадижа, пропахшая жареным луком и шкворчащими маслом сковородками, не унималась. Она должна была родить сына.

Так и случилось. Вслед за Саидой-Фаидой-Наидой-Аидой-Забидой-Валидой явился Арип. Он тоже попался в солнечную ловушку. Отец возил его с собой в экспедиции и показывал таинственные подвалы и гигантские бассейны, ночью освещаемые и обогреваемые накопленной за день солнечной силой.