Православные церкви Юго-Восточной Европы между двумя мировыми войнами (1918 – 1939-е гг.) - [31]

.

Подобные действия Вселенской Патриархии вызывали сильное смущение в церковных кругах и в России, и за рубежом. Фанар явно показывал, что его симпатии на стороне раскольников, а не канонической Русской Православной Церкви. При этом обновленцы активно пропагандировали свою переписку с Вселенским Патриархом. «Мы знаем твердо, – писали они, – что Священный Синод Православной Российской Церкви, ведущий свои полномочия от Собора 1923 г., находится действительно в общении с Православным Востоком в лице его представителя Вселенского Патриарха. Доказательством тому служат неопровержимые, опубликованные документы, вплоть до последней телеграммы нового Вселенского Патриарха Василия III. А если Русская Синодальная Церковь находится в общении со Вселенской Патриархией, если последняя считает первую вполне православной и законной, то как после этого назвать инсинуации никем и ничем не апробированного “Местоблюстителя Патриаршего престола”? Называя синодальную иерархию самочинной, он бросает голословное и заведомо лживое обвинение не нам только, а и Вселенской Патриархии – высшей представительнице Православного Востока. Но мы предпочитаем быть в общении с исконным центром восточного православия, чем иметь “благословение” ничем не апробированного Местоблюстителя упраздненного Патриаршества»[196]. Ситуация была скандальная и дискредитировала Вселенскую Патриархию.

Действиями Фанара был тогда возмущен даже управлявший русскими западно европейскими приходами митрополит Евлогий (Георгиевский). Осенью 1925 г. он спрашивал в письме Патриаршего Местоблюстителя митрополита Петра (Полянского): «Будете ли Вы писать Константинопольскому патриарху об его незаконном вмешательстве в дела Русской Церкви? Ведь не только его московский представитель, архим. Василий перешел явно на сторону обновленцев, но и сам Патриарх пишет приветственные грамоты лже-собору в лице их митрополита Вениамина и “автокефальному митрополиту” украинскому Пимену»[197].

Конечно, письменное общение Константинопольских Патриархов с обновленцами нисколько не придавало раскольникам каноничности. Это хорошо выразил митрополит Сергий (Страгородский), который в ответ на письмо одного обновленческого архиерея 22 сентября 1925 г. (по другим данным, 1926 г.) писал: «Указание на то, что некоторые Патриархи, например, Константинопольский и, в последнее время, Иерусалимский, обменялись с Синодом посланиями, нас мало убеждает. Мы знаем, что в единстве Церкви находятся лишь те, кто находится в общении со своим законным епископом и патриархом; что отлученный своим Патриархом не может быть принят в общение другими (Премудр., 1 прав.);… Да и сам вошедший в общение с отлученным подлежит отлучению (Апост. 10, 12). Значит, если Патриархи Константинопольский и Иерусалимский вошли в общение с обновленцами, тем хуже для Патриархов. Пред законом Божиим все равны: и Патриархи, и миряне. Когда Константинопольский Патриарх в XV в. отпал в унию с Римом, Русская Церковь за ним не пошла, и живущие в России католические ксендзы от того не сделались православными. Так и общение Константинопольского Патриарха с обновленцами может только Патриарха сделать обновленцем, а не обновленцев православными» [198].

Были среди православных архиереев и те, кто не верил в подлинность прообновленческих грамот Константинопольской Патриархии, считая, что их автор – архимандрит Василий (Димопуло). Так, например, епископ Мариупольский Антоний (Панкеев), писал: «Грамоты патриарха Василия III московского происхождения, сочиняются Димопуло, он же Дурепопуло и Лестипопуло, по принципу: “вера без денег… мертва”»[199]. Действительно, проверить, насколько точно архимандрит Василий выражал позицию Патриархии, сложно. Однако вплоть до смерти в 1934 г. о. Василий состоял на своей должности, и документально неизвестно, чтобы кто-нибудь из Константинопольских Патриархов выразил ему порицание за «самодеятельность» по отношению к обновленцам. Таким образом, если архимандрит что-то и «сочинил», то в пределах дозволенного.

При этом Константинопольская Патриархия пыталась поддерживать отношения и с каноничной Русской Православной Церковью (отчасти из-за того, что фанариоты искали покровительства у Англиканской Церкви, а в Великобритании негативно относились к обновленцам). Задумывая проведение в 1926 г. Вселенского Собора, Патриарх Василий III пригласил на него не только обновленцев, но и Патриаршего Местоблюстителя митрополита Петра[200]. Впрочем, каких-либо данных о том, что владыка Петр получил это приглашение и как-то ответил на него, нет.

В октябре 1925 г. (уже после проведения обновленческого Собора) благочинный г. Уральска протоиерей Геннадий Белугин обратился к Патриаршему Местоблюстителю с письмом, в котором спрашивал: «Соблаговолите, Ваше Высокопреосвященство, в копии прислать документ о признании Вас Востоком законным Патриаршим Местоблюстителем, если возможно, а также копию с документа архимандрита Василия (Димопуло), который Вы мне читали, где он пишет, что Патриарх Василий III Константинопольский желает, чтобы в Российской Православной Церкви наступил скорее желанный мир церковный и прекратился раскол. Этот документ покажет верующим, что он одинаково имеет сношения как с обновленческим Синодом, так и с Патриаршим Местоблюстителем… Не откажите, Ваше Высокопреосвященство, в этой просьбе, что-либо сообщите». Резолюция митрополита Петра на это письмо закономерно гласила: «Ходатайство оставить без последствий. Ответ не писать»