Православие и грядущие судьбы России - [13]

Но касаться можно не одного только тела: инакомыслящий может касаться и заветных святынь человеческого сердца, может оскорблять их, может похищать эти святыни из сердца не насилием только, но и пропагандою лжеучений. Нам говорят: «Исповедывание веры естественным образом выражается не только в явном и осязательном проявлении своих религиозных убеждений, но и в стремлении повести других тем путем спасения души, который верующий находит единственно правым». Это — правда. Если я верую, что моя вера одна только и есть святая и спасающая, то, конечно, я должен ее распространять всеми мерами, какие моя совесть мне предписывает. Но в том-то и дело: какая совесть? Совесть раскольника, принадлежащего к страннической секте, предписывает ему проповедывать, что теперь царствует антихрист; совесть беспоповца повелевает ему проповедывать, что нет священства, нет и таинств, и, следовательно, можно жить блудно; совесть каждого раскольника требует, чтобы он хулил святую нашу матерь Церковь православную: ведь вся проповедь раскольничьих лжеучителей в том и состоит, чтобы всячески поносить Церковь и ее таинства, ее служителей: что ж, во имя либерального принципа свободы совести и следует допустить такую проповедь? — Самый опасный обман есть обман посредством правды. Нам говорят, что раскольники имеют стремление повести и нас тем же путем спасения, каким они сами мнятся спасаться. Это естественно, это — правда. Но мало ли чего они хотят и захотят во имя такой правды и свободы своей совести? Они захотят требовать, чтоб им отдали все святыни наши исторические: наприм., кремлевские соборы; они захотят, и, конечно, дайте им такую свободу хотеть — уже и хотели бы, чтобы наш Государь перешел в их согласие; ведь этого требует их совесть, а она ведь свободна... Но кто же скажет, что их желание, их требование следует удовлетворить? Так и в отношении свободы проповеди: они хотели бы всех православных сделать такими же раскольниками, как и они сами: так ужели же давать им свободу привлекать к себе в раскол всю Русь православную? Слава Богу: основные законы предоставляют это право исключительно только Церкви православной. Слава Богу: наше государство еще не отделилось от своей родной Церкви, еще ценит ее животворную для себя деятельность, еще умеет различать в своих законах истину от лжи, не ставит на одну доску раскольнические мудрования с церковным учением. Слава Богу: наше правительство, как благопопечительный отец, не допустит развращать своих детей, верноподданных Православного Царя Самодержца, ересями и лжеучениями. Было бы безумно допускать все это во имя какой-то ложно понимаемой свободы совести раскольников. Надо же поберечь и охранить и свободу православных простецов наших, не умеющих в вопросах веры отличить правой руки от левой — лжи от истины, пагубного обмана от спасительного учения. Нам говорят, что наш «многомиллионный народ убежден, что для торжества Православной Церкви не нужны никакие стеснения религиозной свободы иноверцев». Может быть, это отчасти и правда, но вопрос в том, как и что понимать под этой религиозной свободой? Если разуметь, что «пусть каждый по-своему Богу молится», то и это едва ли будет полная правда: несомненно, что православный желал бы, чтобы обратились к вере православной не только раскольники, но и все магометане, иудеи и язычники: ведь логика сердца, логика убеждений у всех одна и та же; если раскольник «стремится повести на путь своего спасения» православных, то ужели не желает того же для всех раскольников и православный? Зачем тут хотят иметь две марки? Это первое. А второе: наш православный народ, благодушно допуская, чтоб каждый по-своему Богу молился, вовсе уж не так равнодушно смотрит на то, если станут его братьев совращать в другую, хотя бы и «старую» веру. Он глубоко возмущается, когда слышит хулы на родную Церковь; не умея защитить словесно свои, дорогие ему верования, он нередко пускает в дело физическое воздействие против совратителей. Ужели православное правительство может равнодушно смотреть на совращения в расколе, не говорю уже о сектах и иновериях, своих православных подданных? Ужели не оградить их от всякого рода совратителей? И ради чего бы оно стало устранять себя от такого ограждения? Во имя чего дало бы открытый лист всякому лжеучителю хулить Церковь и совращать православных? Во имя свободы? Но ради Бога рассудите: ведь вопрос не о том, возможна ли или не возможна безграничная свобода проповеди, — кажется несомненно, что границы необходимы, — вопрос лишь в том: где проложить эти границы? Ведь не допустит же правительство проповедовать, что Царь есть антихрист, что не следует платить антихристу подати и давать ему солдат, что брак церковный есть блуд, а блуд — простительный грех: «Семь раз роди, а замуж не выходи» и под. нелепости. Значит, граница есть. Говорят: эта граница — опасность государства и общественной нравственности. Но — во-первых: государство у нас в союзе с Церковью, опасность для Церкви разве не есть опасность и для государства? Церковные смуты разве полезны для государства? Хула на Церковь, поругание православных святынь — разве не бесчестит государства? Не думайте, что раскольники такие кроткие агнцы: они способны не только издеваться над Церковью и ее служителями, но и над каждым православным, лишь бы почувствовали свою свободу. И ужели все это будет отвечать той цели, какую поставил законодатель для законов о свободе исповеданий: «возвеличение Церкви православной?» Хорошо возвеличение, когда на всех перекрестках ее будут поносить и злословить, когда ее верным чадам и служителям не будут давать прохода издевательствами! Во-вторых, свобода распространения раскольничьих лжеучений несомненно будет подрывать и общую нравственность. Помните надо, что всякое лжеучение, в том числе и раскол, заражены страшною гордынею: просим мы, служители Церкви, поверить нам в этом на слово, — вся их религиозная жизнь в ее проявлении, в делах, зиждется на бессознательном лицемерии; «несмы якоже прочий человецы»... Эта подмена нравственных идеалов ужели полезна для государства? И во имя чего? Во имя какого-то отвлеченного принципа: давайте свободу лжи и не препятствуйте ее пропаганде! Да ужели это уж такой священный принцип, что нельзя от него отказаться? Ужели можно желать чтобы проповедники его испытали сладость его плодов на своих детях? Если бы их дети совратились в раскол и стали хулить святую Церковь, стали поносить их, своих родителей, за то, что они не идут по их стопам: что бы они сказали о такой свободе? — И в этом вопросе делается подмена понятий у сторонников свободы пропове-дания или пропаганды: вместо откровенного слова «распространение лжеучений» они говорят — изложение и изъяснение учения. Но в том-то и дело: послушайте, если не верите миссионерам, в чем состоит все это «изложение и изъяснение»? — В одних только хулах на церковное учение. Нам говорят, что на «собеседованиях» уже давно допускается такая свобода проповеди. Опять подмена понятий: собеседование и проповедование лжеучения с целью его распространения вовсе не одно и то же. При собеседовании хулы расколоучителя тут же изобличаются, их действие на слушателей православных тут же парализуется. Такою же подменою понятий можно назвать и слово «проповедание». Что хотят разуметь под этим словом? Нам говорят, что оно означает просто изложение и изъяснение учения. Но из чего это видно? Почему раскольник не может разуметь то, что ему захочется? Он скажет: «Нам закон дает право проповедовать, а проповедовать и значит распространять наше учение». И будет прав, потому что он не может иначе понимать это слово, как в самом широком его значении. А закон не ограничивает это значение.