Право выбора - [13]

Поднялся, хлопнул дверью.

— Мизонеист — это из какой оперы?.. — спросил у меня Цапкин.

— Мизонеизм — ненависть ко всему новому. Своеобразное психическое заболевание. Бюрократическая шизофрения.

— Понятно. Решил объявить меня шизофреником! Ну, это мы еще посмотрим…

4

Узнав, что Марина — дочь того самого академика Феофанова, Ардашин дрогнул, стал смущенно дергать свой нейлоновый галстук. Лицо от волнения пошло красными пятнами. В первую минуту он растерялся. А сейчас юлит, токует. Если бы он мог знать!.. О черт, не поленился бы съездить в Москву за цветами.

— Почему цветы именно мне? У меня день рождения еще не скоро.

Все равно. Такая встреча — исторический момент! Ведь он, Ардашин, знает все работы академика Феофанова, он считает его великим физиком. Это было племя титанов. Замечательные опыты Феофанова привели к рождению принципиально новых представлений о свойствах и структуре вещества. Он предвосхитил современные методы научно-исследовательской работы в области ядерной физики. Как там, на четыреста двадцать седьмой странице?.. «Сталкиваясь с фактами, ученый применяет абстрактные математические соотношения для того, чтобы связать между собой эти факты и предсказать новые».

Оказывается, Ардашин лукав: академик Феофанов, разумеется, никогда ничего подобного не говорил, не писал.

Марине становится душно от его болтовни. Бочаров не умнее. Вперив бессмысленные темно-голубые глаза в подбородок Марины, спрашивает:

— А правда, что ваш отец построил электростатический генератор задолго до Ван де Граафа?

Блестящие, остроумные молодые люди! Знают, чем развлечь даму…

На губах Марины улыбка.

— Я тогда не разбиралась в подобных вещах. Вернее, меня вообще на свете не было. Спрашивайте Алексея Антоновича.

Да, как ни удивительно, но эти двое развеселили ее.

Ардашин:

— Как вы относитесь к «Дальнейшим соображениям о физической интерпретации преобразований Лоренца» профессора Яноши?

— Первый раз слышу.

Впрочем, это не имеет никакого значения. Она здесь — существо высшей породы, отпрыск! Она прекрасна уже потому, что дочь такой знаменитости, как академик Феофанов. Веснушки не в счет, вздернутый нос тоже. Чужого ребенка можно воспитать. Ардашин готов хоть сейчас предложить руку и сердце. Ему хочется быть внимательным, фатоватым кавалером. Он совсем оттер Бочарова. А Бочаров все созерцает.

Только Вишняков невозмутим. Разглядывает графин на свет.

— Похоже на жидкий натрий. Коэффициент теплопроводности…

Рядом жена Вера. Чад оставили дома на попечение соседки. Вишняковых сотрудники называют: «электронно-позитронная пара». Тут свой глубокий подтекст. Вишняков обращается к жене: «душа Тряпичкин». Она не сердится. А кто не любит приодеться?

Наконец-то вспоминают и меня. Чествуют азартно. Добротно сделанные некрологи. Особенно усердствует Ардашин. Я уже окружен нимбом, записан в соратники великого Феофанова. Я, оказывается, стоял у колыбели атомной индустрии, качал эту колыбель, пока сам не закачался.

— Пусть ваши стержни всегда будут подняты! — провозглашает он. Марина глядит на него с изумлением. Вера прыскает в кулак.

Вишняков ударяется в философию:

— Почему спутник никогда не выходит на строго расчетную орбиту, а движется по орбите, близкой к расчетной? Потому что он одинок, хоть и носит название спутника. Спутнику без спутницы скучно. Прошу за спутников!

Переводит взгляд с моей физиономии на Марину. Все понимающе аплодируют. Ничего, проглатываю. Марина спокойна. Тост Вишнякова воспринимается как соленая шутка. Да и чего еще ждать от человека с такой толстой шеей! У каждой шутки свой подтекст: когда, например, Платон определил человека как животное двуногое и бесперое, Диоген принес ему ощипанного петуха и положил на стол. Однако у Вишнякова есть последователи. Разрумянившаяся Анна Тимофеевна выражается прямолинейнее:

— Давно бы так, голубушка Марина Поликарповна. Да что он тебе, изверг проклятущий! Раз не оценил красу твою девичью, наплюй ему в бесстыжие зенки. А мы тебе, чай, не чужие. На Москве не клином свет сошелся: у нас благодать, живем, как на даче. Живи, радуйся, что руки себе развязала. А жених тут как тут…

Повисает тягостное молчание. Проклятая старуха зашла в запретную зону. Марина ни жива ни мертва. У Ардашина застрял кусок пирога во рту. Вишняков пристально разглядывает графин.

— Цезий, галлий, калий, фека…

— Ну, ты!.. — дергает его за рукав Вера.

Выручает Бочаров. Он делает вид, что ничего не случилось. Громко обращается ко мне:

— Шкатулка японской работы, насколько я понимаю?

Другой и не заметил бы шкатулку, заваленную книгами. Шкатулку я в самом деле привез из Японии. На лакированной крышке — аисты, бамбук, кривые сосны. Тонкий специфический запах, как от всякой японской вещи. И чтобы увести гостей подальше от щекотливых вопросов семьи и брака, беру шкатулку, открываю серебряным ключиком. Внутри стопка аккуратно нарезанных листов бумаги. Каталог. Всем любопытно. Поясняю:

— Когда мы были студентами, много спорили. Старались заглянуть в будущее. Устраивали вечера. Здесь, на листочках, записаны все проблемы, не решенные человечеством. На вечерах каждый тянул билет и отвечал на вопрос в силу своего разумения. В ответе в какой-то мере выражался характер студента. Было весело, интересно…