Право любви - [44]

Комендантом у них теперь Гервальд, господина Зорденса король назначил наместником, а вот юный Хо погиб от руки наёмников. И мангуры больше не считаются кровожадными убийцами, теперь они помощники и разведчики.

Правда, не все сразу привыкли к последней новости, большинство слуг и некоторые воины до сих пор опасаются подходить к страшным зверям близко, но есть и такие, кто научился их понимать, и сам он среди них. До сих пор стыдно вспомнить, как трусил, сидя в комнате Стана, когда тот купал котят. И как цепко держал в кармане единственное, как считал тогда, спасение, пузырёк с настойкой кирьян-травы.

– Ну?

– Я точно не знаю, поэтому не стану вводить в заблуждение, – решил не слишком своевольничать Беджет. – Но я уже сообщил о вашем приходе господину Зорденсу, думаю, он или сам прибудет, или пришлёт за вами своих людей, а вы пока отдыхайте и набирайтесь сил.

– А что мне ещё остаётся, – смерила его огорчённым взглядом Слава и снова взялась за ложку.

Купальня оказалась довольно удобным помещением, в котором стояли две деревянные низкие и широкие бочки с горячей водой и суетились, раскладывая куски полотна, мочалки и мисочки с чем-то душистым, две низкорослые аборигенки.

Сначала Ярослава намеревалась выставить банщиц за дверь, но посмотрела на эти мисочки и сдалась. Сил, чтоб разбираться в них, не было совершенно. Страшное нервное напряжение последних недель, когда временами она только неимоверными усилиями воли сдерживалась, чтоб не завыть по-звериному, не в силах противиться подступавшим вплотную мыслям о самом страшном, начало откатываться, оставляя после себя неимоверную слабость.

Женщина интуитивно чувствовала, что пришелец, о котором рассказал лекарь, это именно он, её родной и любимый Костик, но пока не могла объяснить даже себе самой, на чём основана такая убеждённость.

Ну и пусть тот парень назвался не Костиком, а Станом, но всё его поведение, особенно драка без оружия и привязанность к котятам, было ей до боли знакомо и понятно. Именно так поступил бы её Костик, и то, что в этом мире он был худым, как все парни его возраста, ничуть не смущало Ярославу. Она не могла не заметить некоторых изменений в своём организме, и главным было улучшение зрения и исчезновение позорных шрамов на запястьях, которые она всегда тщательно прятала от чужих глаз.

Аборигенки помогли Ярославе раздеться и залезть в бочку, предварительно показав полочку, куда она может положить свои вещи, и важно заявив, что тут ничего не пропадёт. Впрочем, Ярослава и не очень бы расстроилась, если бы что-то и пропало, хотя все три оставшихся у неё предмета были подарками.

Первый, простую цепочку с удлинённой, многогранной каплей горного хрусталя, подарил ей старичок-психолог, отрабатывающий последний год перед пенсией в клинике, куда она попала на практику после четвёртого курса. Они подружились в ту ночь, когда дежурили вместе возле тяжёлой пациентки, в то время Слава не отказывалась ни от какой возможности подзаработать. Хотя Альбина Юрьевна и не брала с неё к тому времени денег за жильё, утверждая, что вполне достаточно продуктов, которые квартирантка привозила от родителей, непрерывно растущие цены на самое необходимое для маленького Костика диктовали свои правила.

Он всерьёз утверждал, что у Славы есть дар если не гипноза, то внушения, тот, ни во что не верящий полуспившийся доктор с больным взглядом доброй собаки, но ей было не до экспериментов с судьбой. Один она уже сделала… влюбившись сразу после окончания второго курса в хирурга клиники, куда ей удалось устроиться медсестрой на горячий летний месяц.

Красавчик был прочно женат и не скрывал этого, напоказ выкладывая на полочку обручальное кольцо, когда мыл руки перед очередной операцией, но для неизлечимо влюблённой Славы это обстоятельство только добавляло ему плюсов.

И, разумеется, он не мог не заметить её по-щенячьи восхищённых взглядов и жарких пятен румянца на щеках, когда они сталкивались в коридорах или оказывались вдвоём в тесноте лифта. Потом, много позже, повзрослевшая и столкнувшаяся не с одной человеческой драмой Ярослава разложила всё по полочкам и с неумолимой ясностью сделала неутешительное открытие. Каждый порядочный мужчина обязательно сделал бы ей строгий выговор и держал от себя на расстоянии. Но Александр Геннадьевич имел на этот счёт собственное мнение и высказал его очень коротко и категорично, когда она, трясясь от волнения и тревоги, сообщила о своей беременности.

– Извини, Слава, – сразу остывший до температуры воды в полынье голос долго звучал потом в её ушах, – но ты девочка взрослая и должна сама понимать, это невозможно. Ты прекрасно знала, что я женат и не смогу признать твоего ребёнка, поэтому даже разговора о нём быть не может.

Вот тогда-то, после стука решительно захлопнутой им двери, она, захлёбываясь горькими рыданьями, и кинулась в ванную, чтоб разом покончить с нестерпимой болью, острыми ножами вонзившейся в сердце.

Именно Альбине Юрьевне была глубоко благодарна Слава за то, что та вовремя пришла с прогулки и, несмотря на преклонный возраст, не растерялась, а сразу наложила жгуты и вызвала знакомого врача. Как и за Костика, которого старушка категорично велела рожать.