Правитель Аляски - [11]

Слишком тепло им здесь, отъелись на казённых харчах. Пора отправить всех на дальние земли, чтобы сами шли в селения диких со словом Божиим и на местах младенцев крестили. Поскитаются, как наши промышленные, глядишь — и поумнеют...

Что там Анна? Уж спит, наверное, не дождалась... Тихо ступая по половикам, прошёл в спальню, где теплился лишь огонёк лампады под образом Богоматери. Да, Анна спала, разметав по подушке длинные, цвета воронова крыла, волосы. Всмотрелся в черты её лица, со слегка выступающими скулами, с маленьким, точёным носиком. Американские капитаны, кто видел его вместе с Анной, поздравляли с красивой молодой женой. Он и сам знал все её достоинства лучше, чем кто-либо, дорожил ею. Во сне лицо Анны разгладилось, с него сошло обычное в последнее время выражение затаённой глубоко в сердце печали. И ведь это они, снова вспыхнул мрачной яростью Баранов, эти чернорясые проповедники, внушили ей скорбные мысли о совершаемом ею смертном грехе прелюбодеяния, о неизбежной каре за презрение заповедей Божиих. Но разве Господь запрещал любовь, запрещал деторождение?

Он прошёл в другую комнату, поменьше, где спал Антипатр. Сын был, как и Анна, черноволос, но в очертаниях рта явно прослеживалась его, барановская, кровь, его наследие. Летом малышу стукнет четыре. Растёт, шельмец, глядишь, и на охоту вместе ходить будут. Есть, есть в нём что-то приятное взгляду и благонравное, обещающее характер добрый и стойкий. В чём же и искать здесь опору, как не в налаженной, слава Господу, семейной жизни? И за это ещё упрёки и оскорбления выслушивать приходится.

Нежно дотронулся рукой до головки сына, погладил по волосам.

Вернулся в кабинет, присел к столу, глядя на лист бумаги с начатым письмом.

Придётся написать и о Талине, что опять тыкал ему и нагло заявлял, что бесчиновному правителю подчиняться не обязан. Вздумал попрекать купецким званием! Однажды уже было сказано «его благородию» штурману Талину, что купецкое звание не есть подлое и бесчестное и что корпус оных составляет важную государственную подпору, и потому именоваться купцом он в честь себе вменяет и никогда никому не позволит с презрением к этому званию относиться.

И было б с чего важничать и представляться этому Талину, считающему себя опытным мореходом, а «Орёл»-то разбил на Чугацких берегах, одних мехов на двадцать две тысячи рублей погибло. И по пути в Ситху уклонялся от встречи, самовольничал, да грозился ещё привязать к рее, коли осмелится правитель ступить на палубу его корабля, и зверски мучить. Вот уж истинно дурак, не хотелось связываться с ним, чтобы в грех себя не вводить. И такого-то буйного нравом предводителя выбрала себе в главари монашеская братия!

Письмо всё же надо было закончить. Баранов вновь взял перо и, подвинув ближе подсвечник, продолжил писанину.

Остров Кадьяк,

25 апреля 1801 года

В апреле, к радости Баранова, на Кадьяк нежданно-негаданно пришло американское судно «Энтерпрайз». Представилась возможность выменять на меха остро необходимые товары: продовольствие, сукна, кое-что из оружия. На этом корабле, заходившем по пути в русские поселения, ему было доставлено письмо от начальника Михайловской крепости Василия Медведникова. Медведников сообщал, что строительство поселения на Ситхе идёт успешно, в проливах много морских бобров, но вести промыслы из-за нехватки людей весьма затруднительно. Просил прислать муку, крупы, но более всего хоть немного людей в подмогу.

Помощь продуктами и, желательно, людьми была необходима не только Медведникову, но и поселению в заливе Якутат. Надо было срочно посылать туда корабль «Екатерина». Баранов решил, что экспедицию в Якутат и Ситху возглавит Иван Кусков. С ним же и обсуждал, кого можно направить на Ситху. Найти людей было тяжело: вот уже три года из России не было ни одного транспорта, а значит, и людского пополнения. Между тем промышленники гибли и в дальних походах, и в стычках с дикими, русское население колонии сокращалось.

Прикидывая с Кусковым и так и сяк, подыскали всё же пять человек, которых можно направить на Ситху отсюда, из Павловска. Трёх человек решили взять из Константиновской крепости на Нучеке, куда «Екатерина» зайдёт по дороге в Ситху.

   — Вот бы кого ещё уговорить, — вдруг оживился во время беседы Кусков, — Тимофея Тараканова с Нучека. Он ведь здесь сейчас, оказией «Энтерпрайза» воспользовался и приплыл по своим делам.

   — Что это за Тараканов? — недовольно переспросил Баранов.

   — Имя было ему как будто знакомо, но человека этого припомнить не мог, из-за чего и испытал раздражение, что память подводит.

   — Да слышал ты, Александр Андреевич, о нём, — энергично заговорил Кусков, — рассказывал я тебе. Тот самый удалец, что с Ефимом Поточкиным на Медную ходил, а обратно с тоенской дочкой вернулся. — Худощавое лицо Кускова расплылось лукавой улыбкой.

   — Припоминаю, — облегчённо подтвердил Баранов. — И тоенская дочь ещё отговорила их на Читину идти, где, мол, злонамеренные действия против наших вояжёров готовились...

   — Вот-вот, — подхватил Кусков. — В тот же год, когда на Нучек они вернулись, крестил он медновскую свою девку здесь, на Кадьяке. В церкви нашей и обвенчались. С тех пор вместе на Нучеке живут. Поточкин хорошо о нём отзывался: лихой, работящий, на все руки мастер.