Правило двух минут - [5]

— Ну что ж, теперь порядок, — сказал он.

Он внутренне подгонял себя, но никак не мог уйти. Он присел на край кровати. Это был великий день, но груз его давил на Холмена. Он собирался обосноваться в новой комнате, отметиться у инспектора и попытаться найти Донну. Последнее письмо она прислала два года назад. Хотя она и до того не баловала его длинными посланиями, но все пять писем, что он написал ей в ответ, вернулись обратно: адресат выбыл. Холмену не раз приходило в голову, что она вышла замуж и законный супруг, возможно, не хочет, чтобы ее осужденный дружок вмешивался в их жизнь. За это Холмен тоже не винил ее. Они никогда не состояли в браке, но у них был ребенок, а это что-то значило, хоть Донна и ненавидела Холмена. Ему хотелось извиниться, заставить ее понять, что он изменился. Если у нее новая жизнь, он пожелал бы подруге всего хорошего и начал обустраивать свою. Восемь-девять лет назад, когда он думал об этом дне, ему представлялось, как он выбегает из проклятых дверей, но теперь он всего лишь сидел на краешке кровати, не в силах пошевелиться до тех пор, пока не вернулся Уолли.

— Макс?

Уолли застыл в дверях, словно боялся войти. Лицо его было бледным, он нервно облизывал пересохшие губы.

— Что случилось? — спросил Холмен. — У тебя что, сердечный приступ, Уолли?

Уолли закрыл дверь. Он смотрел на маленький блокнот так, будто не имел права прочесть то, что там написано. Его ощутимо трясло.

— Что, Уолли?

— У тебя есть сын, Ричи?

— Да, верно.

— Какое у него полное имя?

— Ричард Дейл Холмен.

Холмен встал. Ему не понравилось, что Уолли так нервничает.

— Ты знаешь, что у меня сын. Ты видел его фотографию.

— Детскую.

— Теперь ему должно быть двадцать три. Да, двадцать три. А зачем тебе мой сын?

— Послушай, Макс, он же офицер полиции? Здесь, в Лос-Анджелесе?

— Да.

Уолли подошел и кончиками пальцев дотронулся до руки Холмена — прикосновение было легче воздуха.

— Плохо дело, Макс. У меня скверные новости, и я хочу, чтобы ты подготовился.

Уолли пытался перехватить взгляд Холмена, словно ожидал какого-то знака. Холмен кивнул.

— Да, Уолли. Что такое?

— Этой ночью его убили. Мне жаль, дружище. Мне правда очень, очень жаль.

Холмен слышал слова Уолли. Он по глазам понял, как больно приятелю, почувствовал заботу в его прикосновении, но и Уолли, и комната, и весь мир оставили Холмена позади: так одна машина отрывается от другой на пустынной прямой автостраде. Холмен жмет на тормоза, Уолли — на газ. Холмен практически видел, как мир стремительно уносится вперед.

Он попытался побороть страшное опустошение.

— Как это случилось?

— Не знаю, Макс. Пока я ходил за твоими бумагами, позвонили из Управления. Почти ничего не сказали. Они даже не были уверены, что ты его отец и что ты до сих пор здесь.

Холмен снова опустился на кровать, и на этот раз Уолли присел рядом. Холмен хотел взглянуть на сына после разговора с Донной. В последний раз он видел Ричи за два месяца до ареста. Мальчик сказал тогда, чтобы он шел от него подальше, а потом бежал за машиной, на которой уезжал Холмен. Весь в слезах, вытаращив глаза, он пронзительно кричал, что Холмен придурок, кричал: «Катись вон, ты, неудачник!» Холмену до сих пор снилась эта сцена. И вот теперь они сидели на краешке кровати, и Холмена не покидало ощущение пустоты, словно все, к чему он стремился последние десять лет, застряло на мертвой точке, как сбившийся с курса корабль.

— Если хочешь плакать, поплачь, — сказал Уолли.

Холмен не хотел плакать. Он хотел узнать, кто это сделал.

Дорогой Макс.

Пишу, потому что хочу, чтобы ты знал — Ричард хоть в чем-то поступил по-своему, наперекор твоей дурной крови. Он стал полицейским. В прошлое воскресенье он закончил полицейскую академию, и их выпуск поздравляли на стадионе «Додж» — было на что посмотреть. Майор произнес речь, и вертолеты летали так низко! Теперь Ричард офицер полиции. Он сильный и добрый и не похож на тебя. Я по-настоящему горжусь им. Он выглядел таким красивым и мужественным. Думаю, он доказал, что в старой поговорке «яблочко от яблоньки недалеко падает» нет ни капли правды.

Донна.

Это было последнее письмо, которое Холмен получил в Ломпоке. Он вспомнил ту часть, где Донна писала насчет «яблочка» и «яблоньки», мол, в этом нет ни капли правды. Читая ее слова, он не испытывал ни замешательства, ни стыда — только облегчение. Он подумал тогда: «Слава богу, слава богу».

Он писал ей, но письма возвращались. Он отправил в департамент полиции Лос-Анджелеса короткую поздравительную открытку на имя сына, но ответа так и не получил. Он не знал, дошло письмо до Ричи или нет. Он не хотел оказывать на парня никакого давления и второй раз писать не стал.

2

— И что мне теперь делать?

— Что ты имеешь в виду?

— Я не знаю, как мне дальше себя вести. Мне надо с кем-то повидаться? Что-то предпринять?

Прежде чем ему исполнилось семнадцать, Холмен отмотал в общей сложности девять месяцев как несовершеннолетний. Первый «взрослый» срок ему дали в восемнадцать — шесть месяцев за крупную автомобильную кражу. Далее последовали шестнадцать месяцев заключения за кражу со взломом, затем — по совокупности статей — три года за ограбление. Всего Холмен провел треть своей взрослой жизни в разных исправительных заведениях нескольких штатов. Он привык делать то, что ему говорят. Похоже, Уолли догадался о причинах его неуверенности.