Правила одиночества - [88]

Твоя Лана.

P.S. Мне было бы радостно получить от тебя письмо, но здесь так ужасно работает почта, да и оно наверняка попадет в мамины руки. А мне хочется еще пожить».

Ислам посмотрел на штемпеля. Письмо было отправлено в середине июля. Шло месяц, две недели пролежало на главпочтамте. Как раз с наступлением учебного года он перестал туда ходить. Ислама призвали в конце октября. Когда он вернулся из армии, Ланы уже не было в Ленкорани, окончив школу, она уехала куда-то поступать в институт. Они разминулись на полгода. Ислам расспрашивал о ней, но общих знакомых у них не было, все, что он сумел узнать, это то, что семья ее переехала на Дальний Восток, куда ее отца, военного, перевели служить. Встретиться им больше не довелось.

— Ну, — сказал Ислам, — что же ты молчишь, не спрашиваешь, че было дальше?

— А я и так знаю, чего вы мне скажете: мол, наступило утро, и Шехерезада прекратила речи, — ответила Маша.

— Это точно.

— А между прочим, пока ваша Шехерезада свои басни рассказывала, она своему мужу кучу детишек нарожать умудрилась. Может, и нам этим заняться?

— Но ты же мне не жена.

— Это-то меня больше всего и расстраивает.

Половцы

— Ну, что ты надумал? — спросил Сенин.

— Я еще ничего не решил.

— Как это не решил? Почему?

— У меня настроения нет.

— Что значит, нет настроения? Ты мне эти упаднические мотивы брось, бизнес не должен зависеть от настроения, — возмутился Сенин.

— А я как раз бизнес и имею в виду, — сказал Караев, — не проходит и дня, чтобы разборки не было: то менты, то скинхеды, то татарва, то половцы. Тяжело азербайджанцу в России.

— Ну, ты меня удивляешь, — возмущенно произнес Сенин, — тяжело, видите ли, азербайджанцу в России, а русскому легко в России, наивный ты человек? Русскому еще тяжелей, ты хоть на чужбине находишься, а нам каково? Такой ненависти друг к другу, наверное, ни один народ не испытывает, поедом едим себя. Да вот простейший пример: посмотри, что на дорогах творится, водители друг друга прямо-таки убить готовы, особенно в часы-пик, такая злоба висит в воздухе, хоть бы кто притормозил, пропустил кого-то.

А я когда-то был в Италии, по профсоюзной путевке, и наблюдал следующую картину: на перекрестке, в жаркий день, один водитель останавливается и у другого спрашивает, как ему куда-то проехать, тот объясняет. За ними выстраивается пробка, и все стоят и терпеливо ждут, хоть бы кто посигналил, у нас бы сразу вышли и морду набили. Может, ты подумал, что это характерно для того города, не угадал. В другом городе, в Вероне, ну ты знаешь, наверное, где Ромео к Джульетте лазил на балкон, такая же картина, на узенькой улице во втором ряду, перед гостиницей стоит «феррари», подчеркиваю «феррари», и в нее владелец пытается запихнуть свой чемодан, а в ней багажника-то нету, непродуманная машинка. В это время подъезжают карабинеры, ну, думаю, сейчас начнется, предъявите документы, а че в чемодане, а они остановились сзади и терпеливо ждут, когда мужик впихнет наконец свой чемодан. Правда, у мужика совесть была, он сам машину убрал и дал людям проехать. Нет, ты представляешь?

— Нет, не представляю, — сказал Караев, — в это невозможно поверить, тебя просто разыграли, поняли, что ты из России.

Сенин продолжал, не заметив иронии:

— Я тебе больше скажу, если бы не вы — инородцы (извини, что так выражаюсь), мы бы давно поубивали друг друга. А знаешь, отчего это происходит? Оттого, что у нас нет монолитности, как у японцев, например; у истоков русского народа стоит не нация, а общность, не было такой национальности, в наших жилах течет кровь мордвинов, татар, литовцев, половцев и русов, которые, кстати, к русским никакого отношения не имели, но дали название. Ведь слово русский, как сказал сатирик Задорнов, — это даже не существительное, это прилагательное, принадлежность. Другие национальности, например китайцы, говорят — я кто, я китаец, но не говорят — я чей, китайский, а мы говорим — я русский.

Поэтому, когда некоторые умники начинают с серьезным выражением на лице говорить о чистоте нации, о русской национальной идее, меня смех разбирает, а уж когда из РНЕ кричат — «инородцы долой», у меня колики начинаются от смеха. Мы и есть инородцы, как сказал писатель Флобер: «Мадам Бовари — это я». Мы состоялись благодаря инородцам, в этом и заключалась наша национальная идея, приходи к нам и живи здесь, работай на благо нашей родины, принимай нашу веру и женись на нашей девушке, и называй себя русским. Ты чей будешь? Я русский. Гордо так: я русский! Так что не бери в голову.

— Ты чай-то пей, — сказал Ислам.

— Чай не водка, много не выпьешь, — философски заметил Сенин.

Караев улыбнулся.

— Шкаф сзади тебя, возьми сам.

Скромно кашлянув, Сенин поднялся, достал из шкафа бутылку коньяка и две рюмки, разглядывая этикетку, процедил:

— Да-а, красиво жить не запретишь. Чего ты смеешься?

— Ты похож на мужика, который, когда его угостили коньяком, уважительно произнес: «Третий раз их пью». Он был с коньяком на вы. Лимон нужен?

— Обойдемся без лимона, — отказался Сенин, — не графья.

— Мне не наливай, — предупредил Караев.

— Что так? — спросил Сенин, наливая себе, и, не дождавшись ответа, поднял рюмку. — За дружбу народов.