Правила. Не снимай штаны в аквариуме - [5]

Глядя на задние фары автомобиля, я пытаюсь понять: достаточно для чего?

Но когда машина отъезжает, я закрываю глаза и загадываю желание. Пожалуйста, вернись и купи эту гитару.

В принципе мама права.

— Я не хотела его обидеть. Я просто делала набросок.

— Ты можешь сказать ему об этом, — отвечает мама.

Я съеживаюсь.

— Но он не может мне ответить.

— Возможно, он найдет ответ в своей книге. Или ответит мысленно.

Мама возвращается к чтению, а я рисую серый фасад дома: крыльцо со ступеньками и дверь со звонком. Я тянусь за небесно-голубым карандашом, но вместо него беру иссиня-черный.

Я слышу отдаленный вопль Дэвида. Мама перестает читать и выглядывает в коридор. Наступает тишина, видимо, Дэвид сдался и выполнил задание Стефании.

Я раскрашиваю рисунок: беру лимонный — для звезд, кремовый — для луны, темно-зеленый — для деревьев вдоль забора, темно-серый — для занавешенных окон, для всех, кроме одного.

Снова звенит колокольчик, и я слегка приподнимаю голову, чтобы заметить: мама Джейсона вернулась без гитары.

— А вот и мы!!!.

Логопед катит коляску Джейсона мимо меня.

— Я видела, что вы приехали, — говорит она его маме. — Он был так расстроен, что нам пришлось закончить пораньше.

Мама слегка толкает меня локтем, как бы говоря: «Давай, Кэтрин».

— Привет, Джейсон, — произносит она. — Как дела?

Он не поднимает головы, его подбородок почти касается груди.

Мамин вопрос повис в воздухе. Может быть, Джейсон отвечает про себя?

Может, он мысленно говорит: «Спасибо, хорошо».

Или: «Бывало и лучше».

Или, может, он мысленно вопит:

«Я в инвалидной коляске, идиотка! Как, по-твоему, у меня дела?»

Что бы он там ни думал, его молчание причиняет мне боль. Я кладу альбом на колени.

— Жаль, что с гитарой ничего не вышло, — обращаюсь я к каштановым кудрям Джейсона. — Я тоже люблю музыку.

Голова Джейсона вскидывается, и он пристально смотрит мне прямо в глаза. Глаза у него изумительные — льдисто-голубые.

Миссис Морхаус поворачивает его кресло к дверям, и мама встает, чтобы помочь ей.

— Все в порядке, — произносит миссис Морхаус, придерживая дверь ногой. — Я смогу проехать.

Я беру желтый карандаш, самый бледный, и ставлю на рисунке точку, мерцающую в окне. Из точки, сквозь темноту, я провожу дрожащий луч. Я представляю, что сижу дома на кровати, обняв колени, и считаю точки и тире азбуки Морзе.

Т-ы д-о-м-а?

Колокольчик звенит опять. Я поднимаю глаза. На пороге стоит миссис Морхаус и смотрит на меня, скрестив руки на груди.

Миссис Фрост уронила журнал, и даже девушка-администратор перестала печатать — ее руки замерли над клавиатурой, как у дирижера перед началом симфонии.

— Джейсон настоял, чтобы я вернулась, — говорит миссис Морхаус, — и сказала тебе, что ему понравился твой рисунок.

Она разворачивается, чтобы уйти.

В окно я вижу, что Джейсон ждет ее у въезда на пандус.

— Подождите!

Приподняв край листа, я осторожно его вырываю. Цветные карандаши падают с моих колен и катятся по полу, но я не обращаю внимания.

— Раз он ему понравился, пусть возьмет. Передайте ему, пожалуйста, что точка в окне — это фонарик.

Его мама улыбается.

— Я скажу ему.

Я слишком смущена, чтобы посмотреть, как она отдает рисунок Джейсону. Я опускаюсь на колени и собираю цветные карандаши — некоторые закатились под батарею.

— Ты хорошо поступила, дочка, — говорит мама.

Плюхнувшись обратно на диван, я вожу оранжевым карандашом по чистому листу, но на самом деле я просто его штрихую. «Некогда-мне-разговаривать, — штрихую я. — Оставьте-меня-в-покое».

От сильного нажима ломается грифель.

— Простите, мне пора! — Дэвид несется через приемную прямо к выходу, его волосы взмокли от пота. Мама бросается ему наперерез.

Я добавляю к своей коллекции правил еще одно:

Если тебе мешает шум, заткни уши или попроси остальных не шуметь

Когда мы едем из клиники домой, начинается дождь. Дэвид закрывает уши руками, чтобы не слышать едва уловимый скрип дворников по мокрому стеклу.

Стефания говорит, что у Дэвида обостренный слух. Он слышит, как молоко течет в стакан, как лязгают тележки в магазине, как визжат мои морские свинки, как тормозит школьный автобус на углу и как с шипением открывается его дверь, — все это и куча других вещей заставляют Дэвида моментально затыкать себе уши.

По идее последний учебный день — это счастье, но у меня перед глазами стоит Дэвид — на остановке, вцепившись в зонт, склонив голову к плечу так, чтобы оно закрывало одно ухо, и рукой прикрывая другое. Райан Дешейн сказал, что он стащит у Дэвида зонтик, если тот выпустит его из рук, а Дэвид поверил. Я объяснила, что Райан пошутил, но, видимо, зря, потому что Дэвид начал смеяться и никак не мог ни остановиться, ни разогнуться, а Райан стал его передразнивать: тоже свернул голову набок и давай хохотать.

А мне пришлось объясняться с водителем автобуса, потому что она заметила, как я пихаю Райана. Она велела нам пересесть вперед, чтобы она могла приглядывать за нами. По дороге в школу я добавила к списку Дэвида еще одно правило:

Надеюсь, Дэвид запомнит это правило к сентябрю, когда мы снова окажемся на остановке.

— Наверное, соседи как раз будут заселяться, когда мы вернемся.