– очень вкусный сыр, – мечтательно сказала кира, шелестя пододеяльником, резко села в кровати и убежала на кухню, гулко стуча пятками. где-то далеко стукнула дверь холодильника. ян хотел что-то сказать, но беспомощно провалился в сон.
тянулись дни, не заполненные ничем, кроме вязкого, тяжелого ожидания. «что-то сейчас будет, вот-вот что-то изменится», с тихой надеждой говорили другу другу редкие оставшиеся – как заклинание («совсем скоро, это в воздухе уже»).
– это радиация, – мрачно говорила в окошко зума катя, кирина подруга. – в воздухе радиация. ну, не настоящая, просто она так выглядит: внешне ничего не происходит, но все меняется, и хрен пойми как, но явно не к добру. это как в том сериале про чернобыль: дети идут в школу, бабы рожают, каштаны цветут, а еще никто не знает, что уже все!
– слушай, может, приедешь? в трех шагах живешь, – раздраженно говорила кира, откусывая ломоть хлеба с щедрой порцией сыра, – или встретимся в городе, кофе выпьем как люди.
– ай, чего тащиться, и так кофе выпить можно. будущее! – отвечала катя, выходила из кадра, сверкая голыми ногами в пижамных трусах, и возвращалась с гигантской чашкой, из которой торчала нитка с желтым ярлыком.
кира закатывала глаза и отрезала еще кусок хлеба, клала на него еще кусок сыра – свежего, купленного в соседской лавке, в которую она стала наведываться почти каждый день. чаще она ездила туда сама, тайком, прикрываясь тренировкой или встречей с катей. иногда ее привозил туда ян и ждал в машине, пока она делала кассу липе и майку, и категорически отказывался зайти внутрь. где-то глубоко он малодушно радовался успеху соседского проекта – артур почти перестал тягаться по двору с детьми, помогая деду и матери в лавке, а запахи в подъезде стали редкими гостями. напрягало только то, что кира почти перестала есть что-либо, кроме сыра и хлеба, купленного все там же.
– хоть овощей возьми, – говорил ян, – или ягод. клетчатка нужна. и белок.
– в сыре белок, в хлебе клетчатка, – борзо отвечала кира.
– поешь нормально, – сказал ян. – ты как скелет.
парадоксальным образом на этой диете кира теряла в весе. ян заставил ее пройти обследование по семейной страховке от фирмы (будет ли такая страховка там? будет ли это там вообще? с каждым днем ян верил в это все меньше и все глубже вгрызался в свои рендеры, с уютной скукой глядящие на него с его гигантских рабочих мониторов). обследование не выявило ничего драматичного, кроме умеренного дефицита витамина Д и опущенной почки.
– я ем нормально, – сказала кира. – что там с твоим переводом? с сониной школой нужно решать.
– решим, – сказал ян, стиснув зубы, и злобно защелкал мышкой.
вечера стали холоднее и длиннее, соня продолжала носиться по двору с воплями и рогаткой, однажды завалилась домой с огромной компанией – мам, мы в туалет, дай водички, есть что поесть?
– могу сварить сосиски с макаронами, – задумчиво сказала кира, изучая холодильник.
– это долго! давай бутеры! умираем хотим есть!
– не с чем, – быстро сказала кира, проворно захлопнув дверь перед носом дочери.
– с сыром!
– сыра мало, выбирайте: макароны или смерть. или гречка. – властно сказала кира.
дети покорились судьбе, через полчаса все сидели за столом, сосредоточенно наматывая на вилки утопающие в крови кетчупа спагетти. кира внимательно рассматривала артура, сидящего рядом с дочерью. длинный, рыжий, жилистый, как мать, и с блеклыми, словно постиранными, но цепкими глазами деда.
– а ты чего не ешь?
– а он вообще никогда не ест, – ехидно сказала пухлая фима из третьего подъезда.
артур внимательно посмотрел на фиму. та испуганно уткнулась в тарелку.
– такое, – тихо добавила она.
– я не голоден, спасибо, – вежливо сказал артур.
кира хмыкнула и стала убирать тарелки. еда была буквально уничтожена – посуду можно было просто протереть, за исключением тарелки мальчика. кира подождала, когда хлопнет дверь, и брезгливо соскребла остывшие макароны в отдельный пакет – несмотря на то, что к еде подросток не притронулся, трогать ее самой тоже почему-то не хотелось.
– а вдруг они откажут? – спрашивала кира ночью, прижимаясь к яну костлявым боком.
– значит, откажут, – отвечал ян, осторожно перебирая ребра жены. – значит, буду искать другие варианты. тут нельзя оставаться.
– почему нельзя? – спросила кира.
ян повернулся к жене и внимательно посмотрел на нее, словно видя впервые.
– ты шутишь сейчас?
– нет, – спокойно ответила кира.
в темноте ее лицо казалось чужим. ян рассматривал ее, словно пытаясь собрать воедино новые для него ломкие линии – заострившийся нос, резкий подбородок, впалые скулы, о которых она всегда мечтала (о чем она еще мечтала? выучиться на режиссера? выпустить альбом? переплыть босфор? родить еще ребенка? невозможно вспомнить). линии отказывались собираться во что-то хоть отдаленно знакомое.
«смотрю ее, как наташа ростова – оперу», подумал ян и рассмеялся.
– что смешного? – так же спокойно спросила кира. – а чем нам тут плохо?
– а чем нам тут хорошо? – тихо спросил ян.
кира напряглась, скинула с себя плеть руки мужа и пошла на кухню. оттуда донесся шелест бумажного пакета.
ян закрыл глаза.
