Правек и другие времена - [60]

Человек в свое страдание впрягает время. Он страдает по поводу прошлого и растягивает страдание в будущее. И таким способом создает отчаяние. Лялька же страдает только здесь и сейчас.

Человеческое мышление неразрывно связано с заглатыванием времени. Это как будто давиться чем-то. Лялька же воспринимает мир как статичные образы, которые нарисовал некий Бог. Для животных Бог это художник. Он распростирает перед ними мир в виде панорам. Глубина этих незатейливых картинок таится в запахах, прикосновениях, вкусах, звуках, в которых нет никакого смысла. Животным не нужен смысл. Люди иногда ощущают нечто подобное, когда видят сны. Но наяву людям необходим смысл, поскольку они — пленники времени. Животные видят сны непрерывно и бесполезно. Пробуждением от этого сна для них является смерть.

Лялька живет образами мира. Она участвует в образах, которые создают своим умом люди. Когда Мися говорит «пойдем» и видит, что Лялька машет хвостом, она думает, что Лялька понимает слова, как человек. А Лялька виляет хвостом не на слово, не на понятие, но на образ, который прорастает из ума Миси. В этом образе есть ожидание движения, пейзажей, которые меняются, Вольская Дорога, ведущая к лесу, колыхание травы, игра кузнечиков и шум реки. Лялька, когда она лежит и пристально смотрит на Мисю, видит те образы, которые помимо воли создает человек. Это бывают видения, наполненные грустью или гневом. Такие образы даже более выразительны, потому что в них пульсирует страсть. Тогда Лялька беззащитна: в ней ведь нет ничего, что защитило бы ее от погружения в эти чужие угрюмые миры, нет никаких магических охранных кругов идентичности, нет наделенного мощной энергетикой «я». Так что она оказывается в подчинении. Вот почему собаки считают человека своим хозяином. Вот почему самый дрянной человек может чувствовать себя со своей собакой героем.

Способность переживать эмоции ничем не отличает Ляльку от Миси.

Эмоция животного даже более чистая, ее не разбавляет никакая мысль.

Лялька знает, что есть Бог. Она воспринимает его постоянно, а не как люди, лишь в редкие моменты. Лялька чует его запах среди трав, ведь время не отделяет ее от Бога. Поэтому в Ляльке есть доверчивость по отношению к миру, какой нет ни у одного человека. Подобная доверчивость была у Иисуса, когда он висел на кресте.

Время внуков Попельского

Сразу после окончания школьного года дочка Попельских, та самая, что ходила когда-то по парку с большой собакой, теперь привозила в Правек своих детей и детей своих братьев. Мися готовила им три комнаты наверху, а если была необходимость, еще и комнату внизу. Так к концу июня взлелеянный в мечтах пансионат Павла Божского начинал работать на полных оборотах.

Внуки Помещика Попельского были рослые и шумные. Собственно, они ничем не напоминали своего деда. Как это обычно бывает в хороших семьях, там были одни мальчики и только одна девочка. Ими занималась няня, каждый год одна и та же. Няню звали Зузанна.

Детвора целыми днями сидела у реки, в том месте, которое называлось Исход и куда со всей окрестности приходила молодежь купаться в Черной. Помещик Попельский когда-то поставил на реке шлюзы и регулировал ими приток воды к прудам. Теперь прудов уже не было, но умелое манипулирование шлюзами позволяло летом создавать запруду и метровой высоты водопад. Дедушка Попельский, верно, и не подозревал, какую радость он устроит своим потомкам.

Потом детвора возвращалась к обеду, который Мися часто подавала в саду под яблонями. После обеда они снова шли на реку. Вечером Зузанна организовывала им игру в карты, в страны-города или во что-нибудь еще, лишь бы было тихо. Иногда Витек, который был не намного их старше, разжигал им за горкой костер.

Каждый год в ночь накануне Святого Яна внуки Помещика Попельского выбирались в лес за цветком папоротника. Этот поход стал уже ритуалом, а в каком-то году Зузанна позволила им пойти одним. Внуки Помещика воспользовались такой возможностью и, чтобы никто не узнал, купили в Ешкотлях бутылку дешевого вина. Еще они приготовили оранжад, бутерброды, сладости и фонарики. Сидя на скамейке перед домом, они ждали, когда же наконец стемнеет. Смеялись и шумели, радовались по поводу спрятанной бутылки.

Внуки Помещика Попельского притихли только в лесу, но не потому, что у них испортилось настроение, а потому что лес в темноте казался им страшным и могущественным. Они отважно собрались идти на Воденицу, но темнота сдержала эти намерения. Воденица было местом заколдованным. Они пойдут в ольховник, туда, где растет больше всего папоротника. Выпьют вино и будут курить запретные сигареты, как крестьяне из Правека.

Дети шли в сторону реки цепочкой, держась за плечи.

Было так темно, что вытянутые вперед ладони маячили в черноте едва различимыми пятнами. Только небо казалось светлее всего остального мира, окутанного тьмой, — продырявленное звездами великолепие небесного дуршлага.

Лес вел себя, как зверь, который охраняет свое логово, он стряхивал на них росу, высылал неясыть, заставлял зайца внезапно вырваться прямо у них из-под ног.

Дети вошли в ольховник и на ощупь приготовили себе место для пикника. Засветились огоньки сигарет. Вино, выпиваемое впервые в жизни прямо из горлышка, прибавляло смелости. Потом они разбежались по папоротникам, пока кто-то из них не нашел что-то блестящее. Лес тревожно зашумел. Нашедший позвал остальных. Он был в страшном возбуждении.