Праведник - [16]

— Равняйсь!

«Ну прямо как наш комбат», — вспомнил я лихие годы службы в Советской Армии и выполнил команду, хотя равняться было не на кого.

— Смирно! Шагом… Арш!

Четким строевым шагом мы (я и эсэсовцы) прошли оставшиеся до конца коридора десять шагов, затем один из этих парней взялся за ручку двери с тремя медными шестерками, прибитыми ржавыми гвоздями, в то время как другой обеими руками ухватил меня за воротник. Еще секунда, дверь открылась и я, спотыкаясь, влетел в длинную приемную: почему-то я решил, что это приемная, уж очень она напоминала приемную нашего ректора — тот же палас, тот же стол… Вот картина была другая. Вместо портрета Ленина висела какая-то зубастая, страшная рожа в черной, неправильной формы рамке.

Под картиной в кресле за столом сидел довольно неприятного вида человек лет сорока, в форме генерала НКВД, правда, без погон, но в высокой папахе, и улыбался хитрой, ужасно наглой улыбкой.

— Здравствуйте, — поздоровался я.

— Присаживайтесь, — официальным тоном сказал этот в папахе и указал на пол.

Я взял один из стоявших возле стены стульев (не на пол же садиться) и, поставив его перед столом, сел. Стул тотчас с треском развалился подо мной, и я, резко раскинув руки, все-таки оказался на полу, как и с самого начала было мне предложено. Однако то, что я увидел под столом, заставило меня забыть обо всем на свете, даже о боли. Ведь мало того, что эти мерзавцы в сапогах отбили мне всю задницу, тут еще эта дурацкая шутка со стулом. Так вот: из-под стола в одной из узких штанин с лампасами торчало огромное, раздвоенное, как у свиньи, копыто!!!

— Ну-с, — начал парнокопытный генерал, пристально глядя на меня, — значит, коньячком балуетесь?

— Бывает, — искренне ответил я, вспомнив прошедший день рождения и Сталина с «Белым аистом».

— Нехорошо-с!

— Чего ж тут нехорошего? Я ж ведь не хулиганю и морду никому не бью?

— Молчать! Слушать меня! Встать! — вдруг заорал он.

— А чего это вы мной командуете?

— Молчать! — беспогонный генерал сорвал с головы папаху и запустил ею в меня. На мгновение я зажмурился, затем, открыв глаза и взглянув на генерала, залился истерическим смехом: к перекошенной злостью роже добавилась абсолютно голая лысина, из которой торчали отвратительные короткие козлиные рога.

— Отставить смех! — задыхаясь от злости, прохрипел рогатый. — Стража! В камеру его!

— Ишь разорался, козел парнокопытный. Да я самого Сталина не испугался, а тебя, урод…

Реплику мою прервал сильный удар чуть ниже лопаток, отчего дыхание мое перехватило и я изогнулся так, что почти встал на «мостик».

«Вот сволочи, — подумал я. — Так ведь и почки опустить можно».

Те же двое садистов выволокли меня из приемной генерала и, настучав мне по разным местам, снова погнали по коридору.

Второй побег под конвоем хоть и имел несколько другой маршрут, но все же мало отличался от первого и особого описания не заслуживает. Минут через пять я уже валялся на холодном полу в полумраке какого-то подвала, а еще минут через семь чьи-то потные руки страстно шарили по моему телу.

Вот уж страх действительно. Я заревел, как затравленный медведь, и, брыкнув обоими ногами, одной из них попал во что-то мягкое.

— Ой! — послышалось в темноте. — Простите, пожалуйста. Я принял вас за женщину…

— Кто здесь?

— Я, — ответила темнота.

— Кто я?

— Это я — Джакомо.

— Какая Джакома?

— Джакомо Казанова.

— «Казанова, Казанова, зови меня так»… А! Казанова, Феллини, — вспомнил я трехчасовой, нудный, но очень красочный итальянский фильм, — знаменитый прелюбодей!

— Ну вот, вы все знаете, — сказал он. — Эх, дьявол! Хоть бы одну женщину…

— Что, давно воздерживаетесь? — сочувственно спросил я.

— Почти двести лет.

— Ого! — Я даже присвистнул.

— Женщины сюда не попадают. Им при жизни достается, а после все прощается.

— Как это? — удивился я. — Ничего не понимаю. Что вы мне все тут голову морочите?

— Как? — удивился в свою очередь мой собеседник. — Вы что, не знаете, где находитесь?

— Понятия не имею!

— И даже не догадываетесь?

— Нет.

Я вдруг вспомнил о спичках. Они должны были быть у меня в кармане. Точно. Достал коробок, чирк… Спичка на полминуты осветила маленькое с низким потолком помещение подвала и сидящего передо мной человека.

Это был он. Точно он — Казанова, каким я запомнил его в фильме. Он тоже внимательно разглядывал меня.

— Так где я?

— Молодой человек, — не отвечая на мой вопрос, многозначительно произнес Казанова. — Вам надо бежать!

— Бежать?.. Вот здорово! Всю жизнь мечтал попасть в тюрьму (несправедливо осужденным или репрессированным), а потом бежать. А как?

Казанова встал, пошарил руками по потолку, уперся в него, потом что-то заскрипело, заскрежетало; я снова зажег спичку: почти над самой его головой в потолке был люк около метра в диаметре, закрытый тяжелой чугунной крышкой, которую мой сосед по камере сдвинул почти на треть. Я тоже уперся в крышку, и она съехала в сторону. Далее я подпрыгнул, уперся обеими руками и выскочил… на мостовую Красной площади. Люком, в котором торчала теперь голова Казановы, оказался обычный смотровой колодец. На улице было уже темно.

— Ну давай, вылезай быстрее! — поторопил я Казанову.