Правда - в молчании призраков - [51]

— Как ты с этим живешь?

Понять, о чем он, не составило труда. Я повернулась к Максу и встретилась с ним глазами. Взгляд был внимательный, с легким прищуром. Кажется, он смотрел на меня уже несколько минут, прежде чем спросить. Этот вопрос можно было отнести к разряду риторических, было ясно — даже если я промолчу, он примет и такой ответ. Но вечер располагал к разговорам и я ответила.

— Не очень спокойно.

Макс закурил. Затянувшись, выпустил дым в окно и снова заговорил:

— Ты, наверное, ненавидишь свой дар.

Это было скорее утверждением, но я бы не была так категорична. Невозможно испытывать ненависть всегда, постоянно, ничем ее не разбавляя. По-настоящему я возненавидела свой дар лишь однажды — после смерти отца. Вернее, спустя некоторое время, когда стало ясно, что он не придет. Тогда мне казалось, что если бы я не была спиритом, если бы не знала, что могу узнать правду, все было бы проще, и я возможно даже смирилась бы со всей этой ситуацией. Вспышка ненависти прошла, а дар продолжает жить во мне, показывая все новые и новые смерти. Сейчас, после стольких раскрытых с моей помощью преступлений, я уже не могу сказать, что ненавижу свой дар, скорее, он меня раздражает. Но я ничего не могу с этим поделать.

— Не всегда, — сказала я, — иногда возникают и другие чувства. Когда родные жертв благодарят тебя за помощь в поимке преступника, порой думаешь, что оно того стоит.

Я помолчала, а потом, пожав плечами, сама же с собой поспорила:

— А может, и нет. Кто знает?

Докурив, Макс снова спросил:

— Ты помнишь, кто был самым первым?

Он стушевался. Вопрос действительно был немного двусмысленным, но я поняла, о чем он и мысленно добавила: «Призраком». Кто был самым первым призраком.

Да, помню. Я помню каждого из них. Помню, кто какой смертью умер и что при этом испытывал. Могу по полочкам разложить.

И раз уж вечер так располагал и Макс оказался таким милым в своем внезапном любопытстве, я рассказала:

— Женщина. Около тридцати лет. Ее ударили ножом двадцать два раза.

Я говорила, не глядя на Макса, смотрела вперед. Но, когда замолчала, повернулась к нему. Он понял, что все это я испытала на себе, но в его глазах не было ни ужаса, ни жалости, за что ему отдельное спасибо. Просто хмурился, не понимая, как я смогла это пережить. А я продолжила:

— Ее сестра — настоящая психопатка — заподозрила ее в связи со своим мужем и убила в припадке ярости. Она скончалась на семнадцатом ударе, так что предыдущие шестнадцать я до сих пор хорошо помню.

Сейчас я уже не испытывала ни страха, ни боли. Я просто помнила, что боль была. Помнила, какая именно и в каких местах, но тело уже не отзывалось на воспоминания. Хотя, все равно, было неприятно.

— Ого, — только и смог сказать Макс, когда я замолчала, — жутко.

— Девять лет. Мне было девять лет. Родители тогда с ног сбились, таская меня по всевозможным психологам и мозгоправам. Сразу стало понятно, почему магический дар во мне так и не проснулся. Потому что проснулся дар спирита. Они боялись, что я сойду с ума, но моя психика оказалась на удивление крепкой и меня отдали на обучение опытному спириту.

Макс не сказал ни слова, а я решила, что, пожалуй, хватит обо мне.

— А ты? — спросила, — Когда мы впервые встретились, ты отзывался о спиритах пренебрежительно, будто и вовсе не веришь в нас.

— Но ты ведь уже убедилась, что это не так.

— Да, и мне тем более непонятно.

Он смотрел перед собой, словно решая говорить или нет, и я подтолкнула его:

— Расскажи. Сегодня отличный вечер для откровений.

И он решился. А когда заговорил, я поняла, что разбередила старые раны. Но отступать уже было поздно.

— У меня была сестра. Кэсс. Кассандра. На шесть лет младше меня. Ей было семнадцать. Однажды вечером она собралась на вечеринку к друзьям, но я не разрешил. Я, может, и отпустил бы, но на этой вечеринке был парень, с которым они незадолго до этого расстались и я знал, что она идет туда из-за него. — Было видно, что вспоминать это ему было тяжело, но я не торопила, давая ему время собраться с мыслями. — В тот вечер мы сильно поссорились. На вечеринку она все-таки сбежала. Больше живой я ее не видел. Кэсс нашли наутро в канаве, недалеко от дома, где собирались ее друзья.

Он снова закурил и продолжил:

— Наша соседка, мисс Роуз, говорила, что она — спирит. Я никогда не видел ее в трансе, но верил, про такое обычно не врут. И все ждал, когда же Кэсс придет к ней. Мне почему-то казалось, что она должна явиться тому, кого хорошо знала. Но она все не приходила, — он помолчал и закончил просто, — убийцу так и не нашли.

Вот оно что. Оказывается, у этого сильного мужчины, в глазах которого часто читается насмешка, тоже есть боль. И эта боль живет в его душе до сих пор.

К слову, так думают многие, у кого в знакомых есть спириты. Что призрак непременно должен прийти к тому, кого знал при жизни. Но это не всегда так.

— Макс, — тихо позвала я, и когда он повернулся, начала говорить, глядя ему в глаза, — там, за чертой многое стирается и становится неважным. Призраки помнят только тех, кого по-настоящему любили. Или ненавидели. Они помнят людей, знают, что это их родные или любимые, но не помнят чувств. А знакомы и соседи, простые симпатии быстро забываются. Так что твоя сестра вовсе не обязательно должна была явиться вашей соседке, даже если знала ее с детства. Она могла явиться любому другому спириту в городе, а он мог просто не найти тебя. А могла не явиться вообще. Логику призраков трудно понять. Иногда они приходят на следующий день после смерти, а могут не приходить месяцами.