Правда о священнике Гапоне - [5]

Георгий Гапон

Несмотря на старания полиции, опознать и арестовать Гапона не удалось. Эсеры перепрятали его в загородный дом малонаселенной дачной местности, заверяя, что в ближайшее время переправят за границу. Прожив в этом доме несколько дней, он заметил подозрительных людей, которые перекрывали выход к станции. В одну из ночей он вылез в окно и по глубокому снегу бежал. Ему удалось сесть на поезд и уехать в Финляндию без чьей-либо помощи. Не сделай этого, эсеры бы продали его полиции за крупную сумму денег. За границей его окружали как народного героя.

Все революционные вожди добивались с ним встречи, каждый пытался приобщиться к его известности и тем самым показать свою значимость. За написанную книгу «История моей жизни» он получил пятьдесят тысяч франков, что давало ему возможность безбедно жить всю оставшуюся жизнь. Ему подарил свою книгу В. Ленин, хотя сам ненавидел все русское, все православное, все «поповское».

Все деньги у Гапона тут же «для дела революции» выманили эсеры. Они, якобы для покупки и завоза в Россию оружия, зафрахтовали судно, которое почему-то село на мель, и все оружие пропало. Сам Гапон спасся чудом, выплыв с большим трудом на берег: Несомненно, его деньги присвоили эсеры, обманув доверчивого человека и совершив первое покушение на жизнь бывшего священника.

За границей он узнал, что революционеры всех мастей получают крупные суммы денег от врагов России для организации массовых беспорядков. Оказывается, через своего посла Япония передала несколько миллионов золотых рублей. Здесь же он узнал, что революционеры получают огромные суммы денег и от еврейских общин европейских государств. Дело в том, что за границей средствами информации усиленно распространялся слух о еврейских погромах в России, открытых грабежах и убийствах евреев. На эти деньги содержались партийные вожди, приобретались печатные машины, печатались антиправительственные листовки, приобреталось оружие, совершались террористические акты. Под бомбами падали сотни государственных и общественных деятелей России, среди них министры, губернаторы, генералы.

Георгий Гапон никак не мог понять разницы между эсерами, большевиками и меньшевиками. «Ну, скажите, — спрашивал он с наивным недоумением, — ведь социал-демократы хотят, чтобы народ перестал бедствовать и получил свободу, и социал-революционеры того же желают. Так зачем идти врозь?»

Он пытался объединить всех революционеров в одну силу, но натолкнулся в первую очередь на «ленинскую гвардию». Над ним потешались, разыгрывали, упрекали в незнании учения Маркса. Он быстро раскусил, что все эти революционеры— политические извращенцы. «Стоит мне только захотеть, — заявил он в присутствии Георгия Плеханова, — и все рабочие отвернутся от социал-демократов».

Георгий Валентинович с ироническим смехом ему ответил, что партии не могли повредить ни Плеве, ни Зубатов, а уж отец Гапон им и подавно не страшен!

17 октября состоялся царский манифест об амнистии. Гапона почему-то он не коснулся, в Россию он возвратился полулегально, рабочие Питера встретили его как национального героя. Если в партиях революционеров состояло всего несколько рабочих, Гапон продолжал стоять во главе сотен тысяч. Революционеры писали своим вожакам за границу, что Гапон полностью владеет инициативой в рабочем движении.

В Петербурге вновь появился Рутенберг. Через него революционные вожди предложили Гапону в декабре вывести на демонстрации рабочих, начинать массовые забастовки. И эти требования были не случайны. Врагам России удалось завезти нелегально швейцарские винтовки и поднять мятеж в Москве на Пресне, где участникам восстания платили зарубежные банкиры. Гапон категорически отказался подчиниться требованиям эсеров устраивать новую кровавую бойню.

Именно в это время по Петербургу стали распространяться слухи, что бывший священник является тайным агентом охранки и расстрел 9 января был им устроен по сговору с высшими чинами правительства. Сначала робко, а потом открыто стали писать об этом газеты. Гапон возмущался провокационными сообщениями, но не знал, что предпринять в ответ. У него не было своей газеты, а большинство влиятельных газет принадлежали его злейшим врагам. Он не знал, что противного действуют изощренные мерзавцы, способные на любое кровавое дело. Враги подкупили одного из функционеров «Собрания», некоего рабочего Петрова, который стал публично обвинять Гапона в предательстве рабочего дела. Петров от рабочих стал прятаться, но его заявления с поспешной торопливостью печатали многотысячными тиражами. На одном из заседаний «Собрания» Гапон пытался застрелиться, но ему сидящие рядом не позволили.

Для газет он сделал следующее заявление:

Мое имя треплют теперь сотни газет — и русских, и заграничных. На меня клевещут, меня поносят и позорят. Меня, лежащего, лишенного гражданских прав, бьют со всех сторон, не стесняясь, люди различных лагерей и направлений: революционеры и консерваторы, либералы и люди умеренного центра, подобно Пилату и Ироду, протянув друг другу руки, сошлись в одном злобном крике: — Распни Гапона — вора и провокатора! — Распни гапоновцев-предателей! Правительство не амнистирует меня: в его глазах я, очевидно, слишком важный государственный преступник, который не может воспользоваться даже правом общей амнистии. И я молчу. И молчал бы дальше, так как я прислушиваюсь больше к голосу совести, чем к мнению общества и газетным нападкам…..Совесть моя чиста.