Правда о Бебе Донж - [6]

В этом не было ничего Особенного и тем не менее не могло никого оставить равнодушным. Это была драма, которая вошла в дом внезапно и ощутимо в виде машины, ее цвета, знака и спецодежды санитаров.

Объемная грудь мадам д’Онневиль вздымалась. Мать сурово смотрела на дочь, которая не шевелилась.

— Можно подумать, что тебя нисколько не волнует то, что происходит.

Ее ужасало спокойствие Бебе. Она смотрела на нее широко раскрытыми глазами, будто видела впервые в жизни.

— Уже давно между мной и Франсуа нет ничего общего.

На этот раз Жанна взглянула на сестру. Она бросила на нее пронзительный взгляд; до такой степени пронзительный, что Бебе смутилась. После Жанна рванулась к крыльцу, говоря:

— Посмотрю, как он там.

Санитар и доктор поддерживали мертвенно бледного Франсуа, голова которого чуть не падала на плечо.

— Феликс — позвала Жанна, схватив мужа за рукав.

— Оставь меня.

— Что случилось?

— Ты хочешь это знать? Говори? Ты хочешь это знать?

Феликс вопил, пытаясь не разразиться рыданиями и не ударить жену, помогая поднять Франсуа в машину.

— Твоя подлюга сестра его отравила.

Никогда в жизни он не произносил таких грубых слов. Все формы грубости были для него неприемлемы.

— Феликс. Да что ты такое говоришь? Послушай.

Бебе Донж находилась в пяти шагах, она стояла прямо, солнце золотило ее светлые волосы, которые она еще и подкрашивала, вся воздушная в своем зеленом платье, одна рука свешивалась вдоль тела, другая была прижата к груди. Она смотрела.

— Бебе! Ты слышала, что Феликс…

— Жанна, Бебе.

Это уже был голос мадам д’Онневиль, которая тоже это слышала. Вся ее прозрачно-воздушная масса колыхалась. Через несколько мгновений она собиралась рухнуть, но хорошо держалась так долго, как могла, потому что чувствовала, никто не обращает на неё внимания.

Феликс поднялся в машину.

— Феликс! Позволь мне поехать с тобой?

Он глянул на нее так жестко, с такой ненавистью, будто она была Бебе, или как, если бы она попыталась подобно сестре отравить его.

Машина тронулась. Доктор Пино устроился на сиденье. Он подал шоферу знак на минуточку остановиться и наклонился к Жанне:

— Нужно присмотреть за вашей сестрой, пока…

Продолжения не было слышно. Шофер, решив, что все закончено, включил мотор, развернулся.

Когда Жанна посмотрела вокруг себя вновь способными видеть глазами, то обратила внимание, что в саду все изменилось. Упав в ивовое кресло мадам д’Онневиль тихо плакала, промокая лицо кружевным платочком.

Прибежали дети с теннисной площадки. Жак внезапно остановился в нескольких шагах от матери. Слышал ли он что-нибудь? Видел ли он машину скорой помощи, которая так подействовала на Феликса.

— Мама, что произошло с дядюшкой?

Это уже Бертран теребил за платье мать, а Жанна села на траву.

— Марта — позвала Бебе Донж. — Марта! Ну где же вы?

Марта вытирала глаза концом своего фартука. Она вероятно ничего не знала, но плакала из-за того, что в доме побывала машина скорой помощи.

— Займитесь Жаком. Прогуляйтесь с ним до Четырех Сосен.

— Я не хочу, — заявил мальчик.

— Вы слышали, Марта?

— Да, мадам.

И Бебе Донж всегда одинаковая в своем поведении, направилась к крыльцу.

— Эжени!

Впервые за долгие годы Жанна назвала свою сестру настоящим именем, потому, что как и мать, Бебе звали Эжени.

— Что тебе нужно?

— Мне нужно с тобой поговорить…

— А мне нечего тебе сказать.

Она медленно поднималась по ступеням. Была ли она больше взволнована, чем хотела показать, и дрожали ли её ноги под тонким зеленым платьем? Жанна следовала за ней. Вместе они оказались в столовой, ставни которой в жаркие дневные часы были закрыты.

— Ну, хотя бы ответь мне…

Бебе устало повернулась к ней. Ее взгляд уже выражал трагическое спокойствие тех, кто знает, что отныне уже никто их не поймет.

— Что ты хочешь знать?

— Это правда?

— Что я хотела его отравить?

Она произнесла это слово просто, без ужаса и отвращения.

— Это он так сказал, не правда ли?

В этой фразе было что-то такое, чего Жанна не поняла и пыталась разобраться позже, но безуспешно. Слово ОН было произнесено как бы с большой буквы. Это не касалось никого из других мужчин, ни её мужа. Просто она говорила о Нем.

Она не сердилась на Него за то, что он ее обвинил. Возможно Жанна ошибалась. Она не считала себя хорошим психологом. Это удовлетворение тем не менее… Да, Бебе казалось довольна, что Франсуа обвинил ее в попытке отравления. Поставив ногу на первую ступеньку лестницы, она ждала от сестры ответа. Туфли цвета ящерицы были подобраны в тон платью, с преобладанием зеленого цвета.

— Это правда?

— А почему это не может быть правдой?

И теперь, считая разговор законченным, она неспеша стала подниматься по лестнице, поддерживая чисто женским элегантным движением свою полудлинную, очень пышную юбку.

— Бебе!

Она продолжала подниматься.

— Бебе, я надеюсь, что ты не пойдешь…

Она была уже слишком высоко, голова скрылась в полумраке. Она остановилась и повернулась.

— Ничего не бойся, моя бедная Жанна. Если меня будут спрашивать, я у себя.

Эта комната была обтянута атласом и походила на внутреннюю часть роскошной коробки от конфет. Бебе машинально глянула в трельяж, в зеркале которого увидела себя в полный рост, и таким привычным движением приподняла волосы, открыв при этом лишенные волос подмышки. В одну из щелей ставни проникал солнечный луч, отражавшийся в форме треугольника на маленьком лакированном секретере. Часы показывали без десяти четыре.