Правда истории. Гибель царской семьи - [25]

Благодаря⁷⁹ принятым мерам переезд был совершен чрезвычайно быстро. Всех остановок было восемь, везде нас ждали уже запряженные тройки, поставленные в ряд: мы останавливали наши экипажи параллельно этому ряду, благодаря чему пересадка совершалась в какие-нибудь 10 минут. Ночевали в Выявлево⁸⁰. На другой день в 9 часов вечера мы были уже в Тюмени.

Отряд, взятый мною, состоял всего из 35 человек, из них 15 конных и 20 пехотинцев. Кроме того, во всех пунктах пересадки были расставлены небольшие патрули.

Этот трудный и быстрый переезд мало утомил Романова. Вообще за последний год он заметно поздоровел. Много работал на воздухе — рубил дрова, чистил снег и т.п. Руки в мозолях, бодр и чувствует себя прекрасно. С положением своим, по-видимому, примирился.

Александра Федоровна утомилась значительно больше, но старалась не показывать этого. Вообще она пыталась держаться гордо и замкнуто.

Наше отношение к ним их сильно озадачило. По-видимому, они опасались вначале грубости, насилий и оскорблений с нашей стороны. Но весь отряд держался по отношению к Романовым вполне корректно, не позволяя ни одного невежливого или оскорбительного слова. И вместе с тем отношение было совершенно простое, такое же, какое могло быть по отношению к каждому другому гражданину.

Александра Федоровна смотрела на нас большими глазами, а Николай быстро освоился и стал держаться также просто.

Из Тюмени мы отправились поездом. Здесь была охрана уже увеличена до 160 человек. Путь от Тюмени до Екатеринбурга был совершен без каких-либо инцидентов.

Романов чувствовал себя в дороге по-прежнему хорошо. По-видимому, его больше всего интересовали три вопроса: семья, погода и еда. Семью свою он действительно любит и очень о ней заботится. О политике мы вовсе не разговаривали. Я, конечно, не считал возможным вести какие-либо разговоры на политические темы с бывшим царем. Но характерно, что сам он, по-видимому, совершенно не интересуется политическими вопросами. Все его мысли вращаются в кругу глубоко обывательских и узко семейных интересов. Только один раз наши разговоры вышли за указанные рамки — семьи, погоды и еды. Мы проезжали мимо какой-то церкви, Романов, очень богомольный, всегда в таких случаях крестится. Когда мы проехали церковь, и он что-то сказал о религии, — и сейчас не помню, что именно, — я ответил, что, не будучи лично религиозным человеком, я признаю по отношению к другим лицам принцип полной свободы совести — пусть каждый верит, как он хочет.

Романов на это воскликнул:

— Представьте, что и я держусь совершенно же такой точки зрения! Я тоже признаю такую свободу совести!

Я посмотрел на него, не понимая — шутит он или хитрит. Но лицо его выражало такое искреннее простодушие, что не оставалось сомнения в отсутствии каких-либо задних мыслей.

Вообще из этого путешествия я вынес вполне определенное впечатление об удивительной, феноменальной ограниченности Николая Романова.

Совсем другое представляет собой Александра Федоровна. Она очень хитра и горда. На мужа своего она имеет сильное влияние. Всю дорогу она держалась замкнуто и по целым дням не выходила из своего купе. От нас она не хотела принимать даже тени одолжения. Это доходило до курьеза. Известно, что коридоры в вагонах очень узкие, и когда в них встречаются два человека, один должен посторониться. Александра Федоровна не желала, чтобы кому-нибудь из нас пришлось пропустить ее. Поэтому она вставала, примерно, в 4-5 утра, чтобы пройти в уборную помыться. Если, выходя из уборной, она видела в коридоре часового, то возвращалась обратно и запиралась там, пока часовой не выходил из коридора.

Дочь Романовых, Мария, молодая девушка, совершенно не развитая для своих лет. О жизни в широком смысле слова не имеет никакого понятия. Находится под сильным влиянием матери.

Ко времени прибытия нашего поезда в Екатеринбург, на вокзале собралась большая толпа. О нашем приезде разгласили, по-видимому, железнодорожники. Толпа была настроена очень возбужденно. Поезд остановился не у самой платформы, а в некотором расстоянии от нее. На всякий случай, еще до прибытия в Екатеринбург, я распорядился плотно закрыть и занавесить все окна в вагонах.

Едва только поезд остановился, как мой отряд вышел из вагонов и оцепил поезд, не допуская к нему толпу. Из толпы неслись крики:

— Покажите нам этого кровопийцу! — и т.д.

Я ответил, что, если толпа не разойдется, я покажу ей пулеметы. Однако это не подействовало. Толпа росла и напирала на расставленные мною патрули. Тогда я распорядился двинуть стоявший на запасном пути товарный поезд и поставить его между платформой и моим поездом. Когда элю было сделано, под прикрытием товарного поезда я увел свой поезд на другую станцию — Екатеринбург 2-й, где уже никого не было. Отсюда я дал знать местному Совету о своем приезде. Приехали: председатель Совета и члены президиума, которым я и сдал Николая Романова под расписку.

В Екатеринбурге Романов с семьей помещен в обыкновенном особняке, огражденном большим досчатым забором. Особняк этот нисколько не напоминает губернаторского дома в Тобольске, походившего по величине своих комнат и зал на загородный дворец.