Правда - [154]
Каменев покачал головой и понес телефонограмму Дзержинскому.
— Смотрите, Феликс Эдмундович, что хохлы сделали с нашим Ильичом! Вас это не беспокоит?
— Пусть себе развлекается, — небрежно отвечал Дзержинский. — Кстати и я ухожу в отпуск и уезжаю из Москвы.
— Как?! — вскричал Каменев, притворившись огорченным. — Куда вы уезжаете?
— В Сибирь. Но вы, Лев Борисович, не волнуйтесь, я ненадолго. А вы, ежели что, советуйтесь с Троцким.
— Непременно, — ответил Каменев. Он не собирался ни с кем советоваться: уже привык руководить государством, и если звал Ленина скорей вернуться, то просто потому, что соскучился. — Вы, Феликс Эдмундович, не торопитесь. Отдохните там по полной программе.
«Кой чорт его несет в Сибирь? — подумал Каменев. — Ну да не все ли равно; может, попадется в лапы Колчаку и там сгинет, и слава богу: надоел он всем хуже горькой редьки».
А меж тем именно к Колчаку и собирался ехать Феликс Эдмундович; намерение это объяснялось тем, что до него дошла информация, будто в штабе у адмирала объявился некий отрок, выдающий себя за царевича Алексея Николаевича, и, более того, демонстрирует некие предметы, подтверждающие его царское происхождение. Дзержинский жестоко корил себя за то, что не присутствовал лично при расстреле: не надо, не надо было полагаться на слова Юровского! Тот уверял, что всю царскую семейку тщательно обыскали и все имевшиеся при Романовых кольца и другие украшения сдали по описи в екатеринбургскую ЧеКа; но мало ли что могло быть на самом деле! Царские дети живучи как кошки; тогда, в Угличе, тоже все думали, что отрок погиб...
«Почему, собственно, мы с Лениным были так уверены, что к моменту штурма Зимнего волшебное кольцо все еще находилось во дворце? Может быть, мальчишка Романов все это время таскал его при себе! Как бы то ни было, я должен все проверить: царевич этот парень или обыкновенный аферист и что за такие загадочные при нем предметы». (Семья Романовых, при всем презрении к ним потомка Иоанна Грозного, все ж его занимала, и он отлично знал, как выглядит Алексей.) «А заодно разберусь, существует ли это пресловутое золото Колчака, о котором все говорят и которого никто не видел; в любом случае для моих планов золото не будет помехою...» И Феликс Эдмундович поспешно засобирался в дальний путь. Экспедиция его сильно облегчалась тем обстоятельством, что Колчак для проверки личности царевича тайно затребовал его воспитателя Жильяра; разумеется, Дзержинский узнал об этом, перехватил Жильяра и посадил в тюрьму, а сам решил выдать себя за этого швейцарского болвана: загримировался под него и обучился говорить по-русски и по-французски с швейцарским акцентом.
Отсутствие в Москве Ленина было ему тоже на руку: меньше вопросов. «Да хоть бы он и вовсе сгинул там, в Хохландии, — без него обойдусь. Каменев или Троцкий точно так же могут сидеть в Кремле, управлять игрушечным государством и финансировать Черный Крест».
— Гарно, Нестор Иваныч, мы вчера в атаку сходили... — говорил Ленин. Он осушил чарку горилки с перцем, утер усы ладонью, кончиком шашки подцепил омара из раскрытой банки... Чья-то слонявшаяся поблизости лошадь подошла к нему; он достал кусок сахару их кармана грязных шаровар, поцеловал лошадь в замшевую морду, оттолкнул, с притворной строгостью прикрикнув: — Н-но, не балуй, окаянный!.. Какие планы на завтра?
— Даже не знаю, — хмурясь, отвечал Махно, — кого могли по мелочи, мы всех разбили, а со всей Добровольческой нам покамест не совладать.
— Неужто не совладать? Подумаешь, Деникин! — горячился Владимир Ильич; как всякий неофит, он желал перещеголять в рвении своих учителей.
— Будьте реалистом, Voldemare, — сказал Махно. — А вот я другое думаю: что, ежели нам начать бить красных? Они-то послабже Деникина будут.
— Как же мы можем бить красных, когда мы сами красные?
— Это вы красный, — заметил Махно, — а я, если помните, анархист. Мне что белые, что красные — один чорт. И что такого хорошего, Ильич, вы находите в своих большевиках? Паскуды, клейма ставить негде. Враги трудящего народа.
— Батенька, вы преувеличиваете.
— Нисколько, — отрезал Махно. — Один ваш Дзержинский и его проклятая ЧеКа чего стоят!
— Да, неприятный субъект, — сказал Ленин.
— То-то и оно... А знаете, что он в Бутырках больного, беспомощного человека хладнокровно зарезал, причем тоже вашего соратника?
— Какого человека?
— Был такой Николай Шмит, мебельщик... Я ведь тоже в то время в Бутырках сидел. Информация-то в тюрьме моментально расходится. Конечно, фабрикант был этот Шмит и кровосос, но человек-то, говорят, хороший.
«Железный убил Шмита! Мне такое никогда и в голову не приходило... Но зачем, за что?! Не понимаю...» Ленин налил себе еще горилки. Потом еще... Махно все подливал ему и говорил, говорил о том, какие большевики сволочи и подлецы... Далее все мешалось, заволакивалось какой-то пеленою. Кажется, они, позвав графа, все вместе писали кому-то какое-то письмо и дико хохотали при этом...
«Кремль, большевикам: почтеннейшие, все вы мудаки и поганцы. В вашей ЧеКа сидят одни вонючки, а ваш Ленин прохвост, и мы его повесим на осине кверх ногами. Сим доводим до вашего сведения, что с этого дня будем бить красных, пока не побелеют». Далее следовали пять с половиной страниц непечатной брани и подпись: «Батька Махно, батька Вольдемар».
Новый роман Дмитрия Быкова — как всегда, яркий эксперимент. Три разные истории объединены временем и местом. Конец тридцатых и середина 1941-го. Студенты ИФЛИ, возвращение из эмиграции, безумный филолог, который решил, что нашел способ влиять текстом на главные решения в стране. В воздухе разлито предчувствие войны, которую и боятся, и торопят герои романа. Им кажется, она разрубит все узлы…
«Истребитель» – роман о советских летчиках, «соколах Сталина». Они пересекали Северный полюс, торили воздушные тропы в Америку. Их жизнь – метафора преодоления во имя высшей цели, доверия народа и вождя. Дмитрий Быков попытался заглянуть по ту сторону идеологии, понять, что за сила управляла советской историей. Слово «истребитель» в романе – многозначное. В тридцатые годы в СССР каждый представитель «новой нации» одновременно мог быть и истребителем, и истребляемым – в зависимости от обстоятельств. Многие сюжетные повороты романа, рассказывающие о подвигах в небе и подковерных сражениях в инстанциях, хорошо иллюстрируют эту главу нашей истории.
Дмитрий Быков снова удивляет читателей: он написал авантюрный роман, взяв за основу событие, казалось бы, «академическое» — реформу русской орфографии в 1918 году. Роман весь пронизан литературной игрой и одновременно очень серьезен; в нем кипят страсти и ставятся «проклятые вопросы»; действие происходит то в Петрограде, то в Крыму сразу после революции или… сейчас? Словом, «Орфография» — веселое и грустное повествование о злоключениях русской интеллигенции в XX столетии…Номинант шорт-листа Российской национальной литературной премии «Национальный Бестселлер» 2003 года.
Орден куртуазных маньеристов создан в конце 1988 года Великим Магистром Вадимом Степанцевым, Великим Приором Андреем Добрыниным, Командором Дмитрием Быковым (вышел из Ордена в 1992 году), Архикардиналом Виктором Пеленягрэ (исключён в 2001 году по обвинению в плагиате), Великим Канцлером Александром Севастьяновым. Позднее в состав Ордена вошли Александр Скиба, Александр Тенишев, Александр Вулых. Согласно манифесту Ордена, «куртуазный маньеризм ставит своей целью выразить торжествующий гедонизм в изощрённейших образцах словесности» с тем, чтобы искусство поэзии было «возведено до высот восхитительной светской болтовни, каковой она была в салонах времён царствования Людовика-Солнце и позже, вплоть до печально знаменитой эпохи «вдовы» Робеспьера».
Неадаптированный рассказ популярного автора (более 3000 слов, с опорой на лексический минимум 2-го сертификационного уровня (В2)). Лексические и страноведческие комментарии, тестовые задания, ключи, словарь, иллюстрации.
Эта книга — о жизни, творчестве — и чудотворстве — одного из крупнейших русских поэтов XX пека Бориса Пастернака; объяснение в любви к герою и миру его поэзии. Автор не прослеживает скрупулезно изо дня в день путь своего героя, он пытается восстановить для себя и читателя внутреннюю жизнь Бориса Пастернака, столь насыщенную и трагедиями, и счастьем. Читатель оказывается сопричастным главным событиям жизни Пастернака, социально-историческим катастрофам, которые сопровождали его на всем пути, тем творческим связям и влияниям, явным и сокровенным, без которых немыслимо бытование всякого талантливого человека.
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.
С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.
Абрам Рабкин. Вниз по Шоссейной. Нева, 1997, № 8На страницах повести «Вниз по Шоссейной» (сегодня это улица Бахарова) А. Рабкин воскресил ушедший в небытие мир довоенного Бобруйска. Он приглашает вернутся «туда, на Шоссейную, где старая липа, и сад, и двери открываются с легким надтреснутым звоном, похожим на удар старинных часов. Туда, где лопухи и лиловые вспышки колючек, и Годкин шьёт модные дамские пальто, а его красавицы дочери собираются на танцы. Чудесная улица, эта Шоссейная, и душа моя, измученная нахлынувшей болью, вновь и вновь припадает к ней.
События, описанные в этой книге, произошли на той странной неделе, которую Мэй, жительница небольшого ирландского города, никогда не забудет. Мэй отлично управляется с садовыми растениями, но чувствует себя потерянной, когда ей нужно общаться с новыми людьми. Череда случайностей приводит к тому, что она должна навести порядок в саду, принадлежащем мужчине, которого она никогда не видела, но, изучив инструменты на его участке, уверилась, что он талантливый резчик по дереву. Одновременно она ловит себя на том, что глупо и безоглядно влюбилась в местного почтальона, чьего имени даже не знает, а в городе начинают происходить происшествия, по которым впору снимать детективный сериал.
«Юность разбойника», повесть словацкого писателя Людо Ондрейова, — одно из классических произведений чехословацкой литературы. Повесть, вышедшая около 30 лет назад, до сих пор пользуется неизменной любовью и переведена на многие языки. Маленький герой повести Ергуш Лапин — сын «разбойника», словацкого крестьянина, скрывавшегося в горах и боровшегося против произвола и несправедливости. Чуткий, отзывчивый, очень правдивый мальчик, Ергуш, так же как и его отец, болезненно реагирует на всяческую несправедливость.У Ергуша Лапина впечатлительная поэтическая душа.