Права нации: Автономизм в еврейском национальном движении в позднеимперской и революционной России - [15]
Королевские грамоты предоставляли широкую корпоративную автономию в Польше и Литве и горожанам-христианам, и евреям. Продвигаясь все дальше на восток, евреи несли с собой институты кегилы и кагала. В Литве и Польше, как и повсюду, кагал собирал налоги в пользу короля и знати. И, как и повсюду, кегила здесь функционировала практически как самостоятельный орган городской власти: в ее юрисдикции находилось еврейское население, и она обладала полномочиями регулировать все социальные, экономические и политические контакты между поляками и евреями[54]. Эта система самоуправления превосходила автономию более ранних еврейских общин Германии и Франции и даже ту значительную автономию, которую общины получили в раннее Новое время в некоторых странах Европы и в Османской империи[55]. Польские кегилы разработали сложную систему управления, иерархию внутри кагала (рошим, товим парнасим, титулы выборных глав общины) и назначали специальных чиновников, которые составляли общинные уставы, следили за их соблюдением и вершили суд (порой возникали даже суды двух инстанций, низшей и высшей). Должности были выборными, их ежегодно занимали на временной основе женатые, состоятельные горожане (те, кто мог нести бремя высоких налогов)[56]. Кагал защищал коллективные интересы общины, и его решения обладали авторитетом закона[57]. Кагал назначал главного городского раввина, который также возглавлял общинный суд и поэтому назывался ов бейс дин (глава суда). Поскольку кагал имел также право уволить главного раввина и любого другого состоящего у него на жаловании служителя культа, власть в общине была сосредоточена в руках светской элиты.
Средневековые кегилы в Речи Посполитой были связаны между собой посредством ваадов (сеймов), которые, являясь межобщинным институтом, отвечали за благосостояние всего еврейского населения и представляли его интересы перед центральными властями[58]. Сложившаяся в Польше еврейская автономия сознательно подражала устройству польской аристократии, которая имела представительный орган управления (сейм), принимавший законы для всего государства, а также множество местных сеймиков[59]. Уникальность ситуации в Речи Посполитой в XVI–XVIII веках заключалась в том, что здесь евреи имели высокий уровень самоуправления помимо местных кагалов, а именно Литовский Ваад и Ваад четырех земель (Ваад арба арацот). Ваад четырех земель (сохранивший это название и после того, как число представленных в нем регионов превысило четыре) собирался дважды в год для составления законов и правил и для разрешения споров между кегилами. А поскольку Ваад также утверждал налоги и собирал их с общин, он пользовался поддержкой королевской власти и в официальных документах именовался на латыни Congressus Judaeorum, то есть Еврейский сейм[60].
Внутри польского общества евреи существовали как самоуправляемая корпорация, похожая на польские сословия, но не являвшаяся сословием официально. По мнению Дубнова, современные ему локальные еврейские общины могли в поисках национального единства опереться на этот исторический опыт автономии. Исторические и политические труды Дубнова пронизаны этой идеей: кегилы и ваады исторически заменяли евреям государственное устройство. Средневековый кагал, который на самом деле был институтом корпорации в эпоху корпораций, под пером Дубнова превращается в инструмент национальной политики Нового времени[61]. При этом Дубнов преувеличивал завершенность еврейской автономии: на самом деле подробности ее устройства постоянно обсуждались и были предметом торга между евреями и христианскими властями. Даже при наличии автономии безопасность евреев и сохранение их привилегий зависели от доброй воли короля, знати или городских властей, ведь в конечном счете авторитет и исполнительную власть кагал получал от христианских правителей, которые и утверждали его статус в качестве единственного посредника между евреями и неевреями. Для такого статуса кагала было необходимо, чтобы рядовые евреи не обращались напрямую к нееврейским властям — условие, которое Эли Ледерхендлер назвал «устойчивым фундаментом» еврейского самоуправления[62].
Власти постоянно вмешивались во внутренние дела евреев и в XVIII веке начали активно урезать автономию кегилы, что, как считается, привело к ослаблению связи между общиной и ее членами[63]. В Речи Посполитой крупные землевладельцы, магнаты, на чьих землях в основном селились евреи, все чаще воспринимали кагал как соперника, покушающегося на их власть над подданными иудейского вероисповедания, и на всем протяжении XVIII века аристократы стремились контролировать кагалы и по возможности даже определять их состав[64]. В своих исторических трудах Дубнов описывает XVIII век в Польше как период внутреннего раскола в еврейских общинах, внешней угрозы и упадка авторитета общинного руководства. Эта концепция в итоге сделалась общепринятой в еврейской историографии
