Прапорщик Щеголев - [44]

«Храброму, спокойному, распорядительному Щеголеву — спасибо.

Генерал адъютант Остен-Сакен. 10.IV.1854-12^1/2 пополудни. 6 часов вижу».

Когда прапорщик получил записку Сакена, корабли неприятеля уже проникли в глубь залива и вышли в тыл батареи. Теперь по ним могло вести огонь только одно крайнее левое орудие. Батарея оказалась совершенно открытой вражескому огню. Положение стало невыносимым. Несколько солдат было ранено, каждую минуту мог взорваться погреб...

И тогда прапорщик решился. Обернувшись к барабанщику, он приказал бить отступление. Солдаты заклепали пушки. Из последней пушки прапорщик сам выстрелил и сам же ее заклепал. На прощанье поцеловал пушку... Шестая батарея прекратила сопротивление, продолжавшееся шесть с половиной часов!

Нужно было подумать об отступлении. Сделать это было не так просто: в тылу, непрерывно поражаемом снарядами, пылало все. Солдатам пришлось вылезти из амбразур прямо под огонь вражеских кораблей и идти по совершенно открытому месту вдоль мола. Проходя беглым шагом мимо погреба, Щеголев снял оттуда солдат и стал выходить на берег. Вдруг задрожала земля, позади взвился высокий столб пламени, ударом горячего воздуха всех повалило на землю.

Поднимаясь, Щеголев увидел огромную тучу дыма, поднявшуюся над погребом. Взорвался пороховой погреб. Задержись они еще хотя бы минуту на батарее — все неминуемо погибли бы!

Отряд Щеголева направился на Пятую батарею, как это было указано в диспозиции[11] на случай гибели Шестой.

Но до Пятой они не дошли: подлетел всадник и сообщил, что командующий приказал всем батарейцам немедленно идти к нему.

Увидев подходивших героев, генерал Сакен направился к ним навстречу.

Щеголев хотел было докладывать, но генерал, не слушая, обнял и расцеловал его.

— Герои, ах, какие герои!.. — говорил он, то отходя от солдат, то подходя снова.

Затем генерал позвал адъютанта и стал собственноручно навешивать каждому георгиевский крест. Подойдя к Дорофею Кандаурову, командующий замешкался: крест навешивать было некуда — вместо рубахи на солдате остались только жалкие тряпки. Выручил вестовой казак.

— Дозвольте, ваше превосходительство! — крикнул он и, вырвав из сумы возле седла чистую рубаху, накинул ее на солдата. Сакен довольно закивал головой и прикрепил крест.

Примеру казака последовали и другие — мгновение спустя все батарейцы были одеты в чистые рубахи.

Сакен сказал Щеголеву:

— Вас, мой юный герой, мне награждать нечем. Это сделает государь. Теперь же немедленно идите отдыхать. Благодарная Россия всем вам разрешает больше в бою не участвовать.

Прапорщик едва расслышал слова генерала.

— Нет, ваше высокопревосходительство... Мы еще можем сражаться... — Офицер покачнулся и упал бы, если бы его не поддержал Богданович.

— Отдыхать, немедленно всем отдыхать! — приказал генерал.

Из густой толпы, стоявшей вокруг, стали раздаваться предложения взять героев на отдых. Прапорщик не захотел расставаться с солдатами. Тогда хозяин Парижской гостиницы предложил взять всех к себе:

— У меня помоетесь, покушаете и отдохнете... Никто вас не будет беспокоить. И если генерал к себе потребует, так ходить недалеко.

После взрыва порохового погреба, хорошо замеченного неприятелем, стрельба сразу уменьшилась, а к двум часам совсем прекратилась.

Героическая эпопея Шестой батареи закончилась...

Глава седьмая

С утра этого дня артиллерийские полудивизионы пешей артиллерии поручиков Раевского и Полякова расположились на Соборной площади. Здесь уже был эскадрон улан и рота пехоты.

Когда началась пальба, командиры решили, что вскоре высадится неприятельский десант. Чтобы быть наготове, поручики приказали даже не выпрягать лошадей. Но проходили часы, а сообщения о десанте не было. Беспрерывно гремели пушки, иногда слышался свист ядер, отдельные бомбы падали даже на Дерибасовской улице, высоко взметывая столбы дыма и пыли...

В отряде уже было известно, что бой с огромной неприятельской эскадрой ведет одна-единственная маленькая батарея под командой какого-то совсем молодого прапорщика, — даже фамилии его не знали! О Третьей батарее рассказывали, что она перестреливается с неприятелем на большой дистанции.

Офицерам очень хотелось самим посмотреть все это. Но отлучиться нельзя было ни под каким видом: в любую минуту их могли потребовать отражать десант. Не решались подойти даже к пожарной каланче, что на углу Преображенской и Полицейской улиц. Ждали известий от наблюдателей. Мимо то и дело мчались лазаретные дроги с ранеными из той части города, куда особенно много падало бомб...

Сразу же после полудня из-за угла Екатерининской улицы на Дерибасовскую вылетел на полном карьере казак. Он направился прямо к офицерам и, осадив лошадь, подал им пакет. Это был приказ, которого так ждали все — и командиры и солдаты.

Обоим полудивизионам, а также эскадрону улан и роте пехоты надлежало немедленно выступить на Пересыпь для отражения готовящегося десанта. Предписывалось двигаться скрытно, следуя по Херсонской улице и Херсонскому спуску, а не по Нарышинскому, дабы избежать преждевременного обнаружения неприятелем.

На площади началась суета, — кричали люди, ржали лошади. Через несколько минут загромыхали по мостовой пушки, зацокали копыта, запылили солдатские сапоги. Отряд двинулся...