Практика внимательности в повседневной жизни - [8]

КТО ТАКОЙ ГУРДЖИЕВ?

В качестве пояснения к тому, как убеждения и привычки определяют наше восприятие так называемой реальности, я хочу рассказать историю про «кундабуфер». Но сначала нужно сказать несколько слов о Георгии Ивановиче Гурджиеве (именно ему принадлежит этот термин), поскольку я и дальше часто буду ссылаться на него.

Гурджиев родился в Армении. (Во всяком случае, место, где он родился, периодически относилось к Армении. Это было в той части Малой Азии, которую примерно каждые полвека кто-нибудь завоевывал, что влекло за собой определенные изменения.) Он жил на перекрестке культур. На ближайшем рынке он мог одновременно встретить буддистов, экзотических христиан, в том числе православных, зороастрийцев, езидов, суфиев и т.д. Он рос, имея возможность постичь относительность убеждений: одни люди были абсолютно убеждены в одном, другие – не менее глубоко – в другом.

Он также понял, что за всей пестротой воззрений кто-то мог действительно знать истину или, по крайней мере, иногда приближаться к ней. Древние системы, в которых когда-то были крупицы истинного знания, могли выродиться в рутинно и обусловленно принимаемые верования. Гурджиев провел свою жизнь в поиске людей, обладавших этим знанием. Он побывал в Тибете, в Индии, долго жил в среднеазиатских странах, и все это в те времена, когда путешествовать было весьма нелегко. Он старался держаться в тени, чтобы люди сами могли оценить передаваемые им знания, на основе того опыта, который они приобретали в процессе общения с ним, а не на основе рассказов о том, что-де он учился у авторитетных учителей таинственного Востока. Однако у многих это вызывало еще большее желание разузнать подробности о его путешествиях.

Известно, что пребывание Гурджиева в Тибете связано с его работой там в качестве агента царской разведки: просто отправиться путешествовать в то время в столь экзотическую страну было крайне сложно, особенно людям, не имеющим средств. Работая на русского царя, он одновременно много узнал о тибетском буддизме. Вряд ли мы когда-нибудь узнаем, насколько он был полезен царской разведке (разве что теперь опубликуют наконец соответствующие документы). Но в одном нет сомнений: Гурджиев – очень колоритная фигура.

Он был неутомимым искателем истины. Он раскапывал древние руины, надеясь обнаружить нужные рукописи, учился у суфиев, буддистов, йогов, зороастрийцев и других экзотических учителей. Примерно к середине своей жизни Гурджиев вошел в контакт с тайным Сармунским братством, сохранявшим в живой форме реальное древнее знание. Предполагают, что он учился в этом братстве – тайном среднеазиатском ордене. Возможно, оно является родоначальником многих известных сегодня традиций.

Как я отметил, все это предположения: у нас нет возможности обратиться в деканат Сармунского университета и спросить, получал ли человек по фамилии Гурджиев степень Мастера в начале девятисотых годов. Для нас это миф, неразрешимая загадка; однако я присоединяюсь к Гурджиеву в том, что его идеи следует оценивать на основе собственного опыта обращения с ними, а не на основе рассказов о нем самом.

На Западе Гурджиев появился, по-видимому, с чем-то вроде учительской миссии, хотя он никогда не писал об этом – по крайней мере, публично – достаточно определенно. Он отмечал, что нужно бы посмотреть, как западные люди будут воспринимать некоторые основополагающие духовные идеи.

Мне кажется, что он во многих смыслах экспериментировал с жителями Запада. Гурджиев располагал идеями и методами, характерными для культур, сильно отличающихся от современной западной культуры. Ему хотелось удостовериться, можно ли приспособить эти идеи для западного человека.

Я полагаю, что некоторые эксперименты Гурджиева не удались. Примером может служить первая написанная им книга – «Все и Вся: рассказы Вельзевула своему внуку», – которую отдельные гурджиевские группы воспринимают как некое евангелие, требующее неустанного чтения, перечитывания и штудирования. Это крайне трудная книга. Я слышал, что Гурджиев использовал ее в качестве материала для проверки утверждения о том, что люди не оценят идеи по-настоящему, если не потратят достаточно много сил на ее освоение, чтобы ее получить. Он брал некоторые из идей своего учения, писал о них главу, умышленно пользуясь высокопарным языком, строя длиннейшие предложения, придумывая многосложные и многоязычные технические термины для того, чтобы понимать ее было не так-то просто. Затем читал главу своим ученикам. Если оказывалось, что многие из них поняли, о чем идет речь, он переписывал текст, делая его еще более трудным. После этого читал снова и, если ученики опять что-то понимали, переписывал главу заново, еще более усложняя. Ему вполне удалось сделать окончательную редакцию трудночитаемой.

Лично мне эта история (правдива она или нет) нравится, потому что она оправдывает мое нежелание продираться сквозь все эти сложности. Так что судите сами.

Я не сомневаюсь, что кто-то, поняв наконец кое-что из содержания книги, действительно будет ценить ее из-за той огромной работы, которую он проделал. Но большинство людей читают книгу, как религиозный текст, снова и снова чувствуя, что не понимают ее, и порицая себя за это. Так что это эксперимент со смешанными результатами, если не полная неудача.