Практика подготовки к Исповеди и Причастию - [23]

Вот я, молодой священник в московском храме, пришел служить литургию, и настоятель мне говорит: «Иди, батюшка, исповедуй, там сегодня человек четыреста исповедников, а к „Отче наш“ ты уже должен исповедь закончить и прийти в алтарь». Как? Как?! Я и не знал, кто такой Иоанн Кронштадтский, книг его не читал, тогда православная литература не издавалась, но я почувствовал, что если я не скажу людям слово от души, от сердца, чем я сам живу, то они будут причащаться такими, какими пришли. И вот я выходил, сперва подобрав короткий текст из Евангелия, например: Если не покаетесь, все погибнете (Лк. 13: 3), брал его за основу и прямо на ходу начинал развивать тему. Если это был праздник, то выбирал текст из тропарей праздничного канона, из стихир, в них всегда найдешь зерно, где отражена потребность христианской души приступить к Богу с глубоким раскаянием. Минут 15–20 я говорил, смотришь, у одного слеза потекла, у другого… Я увидел, что слова доходят до сердец, и понял, что так и надо делать. А потом читал общую молитву, чтоб Господь всем, кто каялся, простил грехи, и накладывал епитрахиль; что-то экстренное можно было исповедать в этот момент.

На приходе служили два-три священника, а в праздник на раннюю службу приходило причаститься человек 600 и на позднюю столько же. Столько даже причастить одному священнику невозможно, поэтому и нужно было, поисповедовав, сразу идти помогать. За режимом следили власти, из исполкома приходили: «Что-то у вас службы затянулись… Вы там давайте, вовремя заканчивайте, чтоб в двенадцать часов народу не было в церкви…» А уж если воскресенье приходилось на какой-нибудь советский праздник, то даже расписание меняли, раннюю и позднюю не служили, а служба свершалась одна, в восемь часов утра – до десяти. Демонстрация идет, в рупор что-то кричат, музыка играет, а тут в храме народ стоит… Верующие все это знали и никаких претензий к священникам не предъявляли. Но священник сам понимал, что надо что-то сделать, чтобы зажечь в людях хоть маленький огонек веры, покаяния, любви к Богу, понимания, что мы не делаем в жизни самого важного…

В любых ситуациях нельзя угашать в себе искренность. Как Иоанн Кронштадтский говорил – я ссылаюсь на него, потому что много читал его и мне очень близки его слова, – что священник должен в своих молитвах истинствовать, чтобы слово не расходилось с внутренним настроением, молитвой, и совершает ли он панихиду, молебен или требу, надо чувствовать, что везде Один и Тот же Бог, к Которому мы обращаемся, Которого умоляем. Должна быть молитвенность, не пустозвонство, а подлинное служение Богу.

Вот таким образом обходились в самые неудобные времена… Помню, я скорбел, когда мне снова и снова поручали проводить исповедь и я не служил литургию и не причащался. Тогда я сказал себе: «Ты идешь делать дело Божие, приобщить эти души ко Христу, через тебя, через очистительные молитвы, через покаяние они причастятся Ему. Разве же ты посторонний, разве ты этим не служишь Богу?» И мне это давало такую радость, душа ликовала – вот оно, духовное причащение: Бог рядом с тобой, и духовная благодать тебя не оставляет, делает причастником.

Сейчас другое время. Сейчас многие из тех, кто давно ходит в храм, исповедуется и причащается, стали тяготиться однообразием своей исповеди: им тяжело в сотый раз говорить одно и то же, а священнику, как они считают, – слушать. Но нет, не надо к этому так относиться, не надо профанировать, к духовному должно относиться по-духовному, а исповедь – духовный акт. Самому ли тебе скучно или ты озабочен какими-то условностями, боишься, что батюшка от тебя устал, – забудь это все.

Некоторые редко причащаются, потому что по состоянию здоровья не могут поститься как положено. Но и это нельзя ставить во главу угла. У меня уже несколько лет диабет, и мне приходится есть мясо; в прошлом году я пытался начать пост «чистеньким» – один день, два я продержался, а потом стала кружиться голова, и я чуть не падал. Если б я не ел рыбу во все дни поста, что со мной было бы, не знаю…

Во главу угла надо поставить веру. Верую, что Причастие – это установление Христа, Тайная Вечеря, Его Тело и Кровь. И Он зовет нас – как Иоанн Златоуст сказал: «Несмь доволен, Владыко Господи, да внидеши под кров души моея; но понеже хощеши Ты, яко Человеколюбец, жити во мне, дерзая приступаю…» Ты хочешь, Ты говоришь: «Придите и едите…» Что это – не благоволение Божие, не глас Божий? Ты благоволишь! Тогда я все оставляю, и иду, и причащаюсь. Надо осознать, почувствовать, что для тебя Христос, Его Евангелие является нормой жизни, что ты многое испытал, но ничего лучшего не нашел, тогда не будет никаких лишних колебаний.

Вера – это мост, по нему мы переступаем через пропасть между нашей падшей природой и Господом, Который пришел спасти нас, из персти взятых, от тлена. Верой преодолевается страх, что я недостоин соединиться со Христом. Когда есть вера, человек видит свое недостоинство – да, но что же поделать, Господи… Поплачешь иногда, скажешь: «Господи, Ты видишь, какой я, ложь пред Тобой, хочу исправиться и опять то же самое делаю. Но без Тебя не могу жить!» Я без Христа не могу жить, я чувствую, когда приму Тело и Кровь Его, что мне легче дышится и появляются силы. Чего же еще искать, о чем думать? Сама практика церковной жизни так и совершается, поэтому людям не надо страшиться, а надо молиться и утверждаться в том, что нам открыто Богом. Укрепляться в вере, и тогда вера осветит изнутри.