Практика подготовки к Исповеди и Причастию - [22]
В 8-й молитве перед Причащением читаем: «Несмь доволен, Владыко Господи, да внидеши под кров души моея; но понеже хощеши Ты, яко Человеколюбец, жити во мне, дерзая приступаю». Ты хочешь этого! Я не достоин, но я прихожу, потому что Ты сказал: «Придите и едите, пейте…» Мы всегда будем недостойными. Даже люди святой, правильной духовной жизни не могут почитать себя достойными. Преподобномученица великая княгиня Елизавета Феодоровна писала своей подруге Зинаиде Юсуповой: «…Есть Он – конечно же, Он зовет тебя, иди к Нему, езжай не колеблясь в маленькую ореандскую церковь, причастись, возьми с собой сына, ему это точно будет во благо… в Божественной силе всегда есть потребность. Мы, земные существа, не можем дать покоя страждущей душе, но Он, Который дает скорби, дает и силы, а мы иногда забываем просто приходить к Нему, думаем, что надо подолгу готовиться ко святому Причащению, чтобы быть его достойным. Но когда мы бываем достойны? Никогда. Так будем же как дети, придем к Нему со слезами, испросим у Него прощения, и Он откроет объятия, готовый утешить нас. Он все понимает и все прощает, только пойдем, просто пойдем к Нему».
Не ставь на первое место свой грех, забудь сейчас о нем, а поставь на первое место в сознании: «Бог». Вот Бог стоит и тебя призывает. А грехи, когда готовишься к Причастию, читаешь дома Канон покаянный, молитвы, там их и оставь. Ты сделал все необходимое, а теперь идешь в церковь и только. Идет литургия, ты подошел к Чаше… Забудь и про себя, и про все – вот совершенно правильный подход.
Когда преподобного Антония Великого спросили: «Какая самая высокая добродетель?», он ответил: «Дар рассуждения». Не подвиг, не распятие ветхого человека со страстьми и похотьми, хотя и это в какую-то свою меру мы можем совершать, да… Но все-таки, когда мы стоим на грани мира духовного и мира нашего, обыденного, необходимо прибегать к рассуждению. Внутренне, сердцем чувствовать и видеть жизнь Церкви.
Время – наш крест, век наш – это наш крест. XIX век свое принес, XXI век – что-то он еще принесет… Но Слово-то Божие останется то же, Евангелие то же, Бог один и тот же…
Когда я учился в семинарии, то думал, что эпоха Российской империи была для Церкви временем расцвета. Однако все было не так просто, потому что архиереи-ревнители и не всегда могли сказать нужное слово, и никто их и не послушал бы. Нужно, чтобы власть позволила, дала возможность церковным иерархам высказаться, а это часто запрещалось. Появлялся какой-то архимандрит или священник, который учил не так, – его просто ссылали и все, вот Иова Анзерского Иван Грозный отправил на Соловки…
Народ в массе своей оставался непросвещенным. Почитаешь записки священников XIX века, узнаешь, в каких условиях жили простые деревенские батюшки, и содрогнешься – в бедности, семью не всегда могли прокормить. И кто поднимал голос в защиту Церкви? Святитель Феофан Вышенский говорил о том, что надо как можно чаще причащаться. Святой праведный Иоанн Кронштадтский – он ликовал, вынося Чашу, и даже, есть такая запись, чуть ли не по второму разу давал Причастие, чтобы только почувствовали, какая сила – Святые Тайны. Эти подвижники и другие, в отдельных монастырях, в Оптиной пустыни, жили литургией, причащением. А народ, не приученный к деятельной духовной жизни, был пассивным. Слово Божие то же, каноны великолепные, прекрасные те же, но духовное пробуждение коснулось лишь части церковных людей. Если посмотреть жития оптинских старцев, сборники их поучений и ответов на вопросы, то видно, что это была сплошная немощь человеческая, чувствуется, что люди тянулись к Церкви, но еще не жили по-настоящему по-христиански. Таково было состояние общества, церковного общества, Церкви. Духовность еще не раскрылась во всей полноте. Одни только святые старцы, преподобный Серафим Саровский и другие, открывали и сейчас так же для нас открывают пути духовной жизни. И тот, кто искал, стремился к Богу, уяснял эти пути, – люди духовные – были во все времена.
Духовность раскрылась, когда после революции начались гонения. Вот тогда все поняли, что Церковь как собрание верующих поддерживается только Евхаристией и частым причащением: сегодня ты жив, а завтра тебя арестуют, храм взорвут… Появилась жажда богообщения.
А в послевоенные годы открытых храмов было мало, и некоторые священники не желали, чтобы больше народу причащалось, потому что приходилось много исповедовать. Но как поисповедовать 500–600 человек за полчаса? В тех условиях спасала общая исповедь.
Общая исповедь началась с Иоанна Кронштадтского, потому что к нему в Андреевский собор приходило по десять тысяч кающихся, и он физически не мог у каждого принять исповедь. Но он говорил им слово, пронизанное такой энергией благодати, что люди каялись, рыдая и бия себя в грудь… А потом священники накладывали им на голову епитрахиль и причащали эту толпу по нескольку часов.
