Практика любви. Осознанный подход к восстановлению и развитию отношений - [15]

В ней части «я» рассматриваются в качестве компонентов некоей системы — внутренней семьи. Как ни крути, мы состоим из частей, с этим согласны как специалисты старой школы, так и современные исследователи. Моя задача — не преподать вам азы психологии, а объяснить, как устроены части вашей личности и как они влияют на взаимодействие с партнером.

Давайте же их рассмотрим. Вы не только ходите на работу и сидите дома, у вас есть и другие социальные контакты. Когда вам хорошо, кто вы в это время — интроверт или экстраверт? Какую свою сторону вы предъявляете в ходе разногласий? Отгораживаетесь и убегаете или окапываетесь и нападаете? Какую часть своей личности вы чаще проявляете в отношениях? Открытость, любовь и сострадание — или отчуждение?

Современная массовая культура навязывает радужный образ любви, но все, кто хоть раз любил, знают, что он далек от реальности. Когда любишь, раскрываешься полностью. Любовь может выпотрошить человека и бросить истекать кровью, что потребует от него пробуждения всех его субличностей. Брене Браун в книге «Великие дерзания»[4] пишет о том, какими хрупкими мы ощущаем себя, открываясь другому человеку: «Я определяю уязвимость как неопределенность, риск и эмоциональную открытость. Посмотрим на любовь с этой точки зрения. Просыпаться каждый день с чувством любви к тому, в чьей ответной любви и надежности мы не уверены, кто может остаться или уйти без предупреждения, всю жизнь оставаться верным или предать завтра, — это уязвимость. В любви ничего не знаешь наперед. Это огромный риск. Когда мы любим, мы подвержены эмоциям. Да, это страшно, да, нам, вероятно, потом будет больно, но можно ли представить свою жизнь без того, чтобы любить и быть любимым?»^{1}

Да уж, после такого пассажа попробуй не представить. У мироздания явно циничное и извращенное чувство юмора. Понимаете, любовь, как ничто другое, обнажает не только наши взрослые субличности, но и глубокие старые раны. При этом каждый хочет любить и исцелиться от детских травм^{2}. Мы ищем понятную нам любовь, чаще всего такую, какую получали от родителей. Неважно, что мы пережили — хорошее отношение или плохое, привязанность или отчужденность, нежность или токсичность, — главное, что это уже знакомо. Подсознательное желание исцелиться приводит к тому, что мы переносим в романтические отношения свои детские травмы.

В ответ на это активируются защитные части нашей личности. Именно этот процесс скрывается за внешней стороной проблем в паре. Внутри каждого из нас сидит Обиженный Ребенок, которого отчаянно защищают другие субличности. Давайте рассмотрим по отдельности части нашего «я», их задачи и мотивации. Это Обиженный Ребенок, Защитник и Внутренний Критик.

Обиженный Ребенок

Мы рождаемся голыми и беззащитными и вопрошаем: «Я в безопасности? Меня любят? Я важен? Достаточно ли я хорош?» В раннем детстве мы задаем эти вопросы невербально, а повзрослев — бессознательно, адресуя их родителям, родственникам и ближайшему окружению. Ответы на них дают нам смысл существования и понимание своего места в мире.

Если хотя бы один из этих вопросов остается без положительного ответа, возникает внутренняя боль. Когда это происходит из раза в раз, это нас ранит. В результате появляется субличность, называемая Внутренним, или Обиженным, Ребенком.

Обиженный Ребенок — это одна или несколько субличностей человека, которые не выросли и продолжают страдать. Эти части нашего «я» навсегда застряли в прошлом и обречены на бесконечное переживание травмирующего опыта. Когда на первый план выходит Обиженный Ребенок, мы чувствуем беспомощность, нас захлестывают эмоции.

Еще до того, как я начал учиться на психотерапевта, однажды утром, балансируя между сном и явью, я внезапно вошел в контакт со своим Обиженным Ребенком. Я увидел, как я семилетний сижу на переднем кресле в школьном автобусе, рядом с водителем, а мама стоит на ступеньках. Мне видно только ее макушку, но я хорошо слышу ее голос. Остальные дети молча слушают. Обычно родителей не пускали в автобус, и еще реже кто-либо разговаривал с водителем, миссис Джонсон, на повышенных тонах. Но мама как раз этим и занималась.

— Он будет сидеть впереди, с ровесниками, а не сзади с хулиганьем. Они его задирают, я этого не потерплю! Если вас что-то не устраивает, обращайтесь ко мне, но не смейте сажать его назад. Они в два раза старше и ведут себя непозволительно, он еще маленький, — говорила мама.

Двери закрылись, мама осталась на остановке. В автобусе воцарилась тишина. Миссис Джонсон рявкнула мне:

— Марш назад! — и все заулюлюкали и загоготали. Я не послушался, и по ее сигналу один из ее прихвостней за шиворот отволок меня на свободное место.

— Вот слабак, — пробормотал я в полусне уже двадцатилетним. Я вспоминал этот случай не раз и всегда приходил к одному и тому же выводу. Накатывала волна стыда, и я думал, каким же был убожеством.

Обиженный Ребенок внутри нас хранит постыдные секреты. Вне зависимости от того, сильно ли нас обидели или нет, когда мы чувствовали нелюбовь или угрозу, казались себе недостаточно хорошими или ненужными, мы не обвиняли в этом родителей, а считали ущербными себя. И теперь мы стыдимся этого. Джон Брэдшоу в книге The Shame That Binds You («Избавление от пут стыда») идеально сформулировал переживания Внутреннего Ребенка: «Стыд маскирует сокровенные тайны и вселяет в нас убеждение в собственной дефективности. Мы чувствуем себя до того ужасными, что нам самим противно на это смотреть, не то что другим показывать».