Практически счастливый человек - [6]
Н и к о л а й И в а н о в и ч. Хорошо говорит ваш шеф. Так раз он такой развитой, что же не согласовал-то с нами вовремя?
В о л о д я. Не знаю почему.
Н и к о л а й И в а н о в и ч. Вот вы его и спросите.
В о л о д я. Вы что — издеваетесь надо мной? Я буду его спрашивать.
Н и к о л а й И в а н о в и ч. А знаете, Володя, действует иногда. Бывает, спросишь — глядишь, он и перестал рассуждать о перспективах роста в эпоху НТР и что важнее — знания или хватка…
В о л о д я (бросил на кровать пиджак, достал из чемодана пуловер, натянул; хмуро, но спокойно). Я ухожу. Пойду на танцы в ДК, тут, напротив. И вообще мне здесь делать нечего. Возьму билет и завтра утром улечу. Пускай что хочет, то и делает, хоть увольняет. (Пошел к двери.)
Н и к о л а й И в а н о в и ч. Володя!..
В о л о д я (обернулся). Что?
Н и к о л а й И в а н о в и ч. Дайте-ка ваш чертеж.
В о л о д я. Чертеж?
Н и к о л а й И в а н о в и ч. Ну, да, чертеж.
В о л о д я. Пожалуйста.
Николай Иванович посмотрел, взял ручку, повертел чертеж, улыбнулся.
Н и к о л а й И в а н о в и ч. Я когда работал на заводе, у нас был контрольный мастер, не шибко грамотный мужик. Бывало, возьмет проверять чертеж — и обязательно почему-то вверх тормашками. Старик уж был, неудобно, скажешь ему со всей деликатностью: «Вы вот так поверните, так виднее». А он: «Не мешай. Я привык по-своему». Очки с носа спустит, дужкой за губу зацепит и любуется. (Показал, как делал мастер, потом надел очки, взял ручку и что-то написал на чертеже. Протянул чертеж Володе.)
В о л о д я (посмотрел). Вы решили согласовать?..
Н и к о л а й И в а н о в и ч. Да. Придумаем что-нибудь, перенесем подземку… Это же на бумаге еще, не в земле. Внесу ревизию.
В о л о д я (растерянно). У нас за ревизии бьют…
Н и к о л а й И в а н о в и ч. У нас тоже. Ничего, у меня их давно не было. (Ложится на кровать.)
В о л о д я (так же растерянно). Ну, спасибо… Спасибо большое… Это для нас, конечно, очень важно… В смысле, для меня… И вообще для фирмы… Ну, может, вам не так уж и много переделывать… (Положил чертеж на стол, постоял в неловкой паузе.) Пожалуй, все-таки схожу в ДК — настроился, и все равно делать нечего… (Вышел и сразу вернулся.) Николай Иванович, вы меня извините. Я в общем-то, не прав, конечно. Погорячился. Но, понимаете, так противно, когда тебя по делу и не по делу… И прилепят ярлык, а потом ходи с ним. У меня тут было в январе, недавно… Утром бегу на работу, вышел из метро, мне еще в автобусе — три остановки, гололедица, скользко, вижу — на тротуаре сидит пожилая женщина и плачет. Я, естественно, к ней, помог встать. «Ну, что вы плачете, говорю, ушиблись?» — «Да не так ушиблась, говорит, как обидно: бегут мимо мужчины, и хоть бы кто помог». Ясно, все торопятся на работу, час пик. Я, конечно, проводил ее до самой двери под руку. Ну, само собой, опоздал на двадцать минут. Так что было!.. Вхожу в вестибюль, а там прожектористы, — такое везенье! Естественно — щелк! И в «Прожектор» попал, фото вывесили, а уж шеф!.. Я ему про эту женщину, а он улыбается, знаете, с таким сарказмом… (Сел на кровать, вздохнул.) У нас теперь в отделе так и острят, если кто опоздал: «Значит, пожилой женщине помог». Вот я и решил — хватит.
Телефонный звонок.
(Вскочил, берет трубку.) Ленинград? Заказывал. Мама? Ага, это я. Ну, в общем, все нормально. (Без подъема.) В гостинице устроился. И по работе все будет нормально. Будет доволен шеф. Ага, ну ты не беспокойся особо. Целую. (Повесил трубку.) Николай Иванович… (Тише.) Заснул? (Вдруг испугался, подошел к кровати, шепотом.) Николай Иванович, вы спите?.. Вы слышите меня?..
Затемнение — и в темноте звучит старательно выговариваемая английская фраза, потом другая.
Прекрасная современная квартира — наверное, двухэтажная.
Столичный город.
И начинается история третья.
Смерть Барона
А л е к с е й Л у к и ч В е к ш и н.
Т а т ь я н а А н д р е е в н а В е к ш и н а.
Л и з а В е к ш и н а.
Л у к а ш а В е к ш и н.
Л и з а сидит в кресле-качалке, на коленях у нее «Грундиг», она наговаривает в микрофон английские фразы, их-то мы и слышали… Лизе лет шестнадцать, она спортивна, подтянута, светлые прямые волосы перехвачены индейской бисерной повязкой.
Вошел Л у к а ш а, парень лет двадцати, в несоответствии с возрастом явно безразличный к тому, что на нем надето и какое он производит впечатление. Рассеянно пошарил глазами по комнате.
Л у к а ш а. Лизхен, а где Барон?
Л и з а. Не знаю. Бродит где-то.
Л у к а ш а. С кем?
Л и з а (не отвечая брату, в микрофон). Ай хэв бин плэин тэннис синс ай воз эйт.
Л у к а ш а. Готовишься к Уимблдону?
Лиза постучала по деревянной ручке кресла.
Пойду во двор пошукаю…
Л и з а. В шесть мы всем кланом званы к Борташевичам на дачу. Прифасонься малость.
Л у к а ш а. А чего там делать?
Л и з а. Они покончили с цветоводческой манией, оборудовали на этом месте корт и хотят погордиться. Мы приглашены на открытие.
Л у к а ш а (с неожиданной энергией). Без меня.
Л и з а. Ваши основания?
Л у к а ш а. Надоели их допросы с пристрастием на тему: где я, что я и какие перспективы.
Л и з а (равнодушно, вскользь)