Практическая романтика - [16]

Я перевела взгляд вперед, на толпу, которой уже явно не было дела до того, кто во что одет. Стоит отметить, что некоторые уже почти и не были одетыми — и даже они привлекали к себе внимания меньше, чем я. Быстро оценила ситуацию и приняла решение. На мне бюстгальтер и трусики — собственно, это почти ничем и не отличается от купальника. Да и в полутьме, освещенной лишь звездами и кострами, разницу никто не заметит. Герман словно уловил мое смятение и неожиданно пошел вперед со словами:

— Всё, смущать не буду. Однако приглашение в силе.

Я быстро сняла одежду и сложила аккуратной кучкой. А что такого, в самом деле? Пробежать вперед и плеснуть кому-нибудь в лицо водой, тем самым закрыв вопрос. Да и вечеринка эта такая, что располагает. Особенно для меня, совсем позабывшей вкус настоящего веселья. Поддалась я больше не на его уговоры, а на предыдущую эйфорию: меня здесь все восприняли как часть общей мешанины, так зачем занудствовать и не позволять себе продолжить веселье?

Когда я оказалась в море, многие уже выбегали со смехом на берег. Не желая теперь оказаться последней в воде, я поспешила присоединиться к очередной толпе выходящих. Они все разбегались в разных направлениях — кто-то к своей одежде, кто-то к выпивке, а кто-то к кострам, хотя замерзнуть тут вряд ли можно. А передо мной вдруг оказался какой-то вакуум, пустое пространство. Я, обнимая себя руками, высматривала место, где оставила футболку с шортами. И с нарастающим волнением понимала, что одежды на том месте нет.

И теперь мне уже веселье не казалось сумасшедшим, я будто бы начала просыпаться и ловить на себе заинтересованные взгляды. Не знаю, есть ли принципиальная разница между купальником и нижним бельем, но я почему-то все острее эту разницу ощущала. Даже начало колотить, как от холода. Еще сильнее меня заморозило, когда я увидела на том самом месте Германа — одетого. Дошло, что он вряд ли вообще раздевался, просто вернулся обратно и зачем-то взял мою одежду.

Рядом с ним стояла смеющаяся Кристина — точно, я этот смех уже слышала. Ничего хорошего он не предвещал. Чуть позади — Мишель, осматривающий меня без смеха, но с брезгливостью. Но еще хуже, что с другой стороны от Германа стояла Верочка, уже натянувшая сарафан поверх влажного тела. И тоже смеялась — то ли подражая Кристине, то ли случайно попадая с ней в один тон.

Самый глупый вопрос, который я могла задать: «Что происходит?». Но никакого другого вопроса, который прозвучал бы не так тупо, на ум никак не приходило. Я отчаянно хотела прикрыться.

Герман так никакого вопроса и не дождался — начал сам, причем совершенно другим, уже пронизывающим холодным тоном:

— Итак, ты та самая обезьянка, которая очень любит хаять меня за моей спиной? И что же я тебе такого сделал, а? А может, моя семья? Давай же, расскажи, как мой папочка сто лет назад уволил твою мамочку, оставив вас умирать голодной смертью. Или что произошло? Я по пьяни перепутал тебя с какой-нибудь красоткой, а потом забыл перезвонить? Заинтриговала, расскажи уже, не томи. Поржем и разойдемся. Зато кое-кто станет намного умнее, ведь кое-кто понимает уроки?

Я молчала. Если бы я рассказала ему причину своей ненависти, то он бы ухохотался до колик, а я выглядела бы еще более жалкой. Все это было подстроено. Кристина, по-дружески со мной болтающая, сразу же обо всем ему доложила. И Герман Керн мимо такого безобразия не мог пройти. Как же можно — плохое слово про небожителя сказать и не сгореть до тла от угрызений совести?

— Ну, что молчишь, Ульяна? — его тон вызывал мороз у меня на спине. — Или ты всерьез думаешь, что пойдешь в отель одетая, если продолжишь молчать?

Я не знала, чего он хочет. Извинений, может быть? Зрителей представления вокруг прибавлялось, многие отчетливо посмеивались — еще не понимая до конца, но предчувствуя шоу от своего любимчика. Извинюсь — и на этом ничего не закончится, только добавлю себе унижения. Убивали не они, а ржущая заливистым смехом Верочка, которой мой позор был побоку, ведь она получила свою порцию абсолютного счастья. И если роль подпевалы добавит ей еще очков, то она способна ржать гораздо звонче, пределов нет. Да и не просто так Герман взял ее в оборот — Кристина наверняка доложила и о высказываниях сестры. Теперь он видит в ней влюбленную в него дуру, так почему бы и не относиться к ней как к влюбленной дуре?

— Что происходит?! — вдруг раздался голос Раевского, который озвучил именно тот самый вопрос, который пришел мне в голову первым. — Герман, перестань!

— Юр, я прошу, не сейчас, — ответил ему тот, но на друга даже не взглянул.

— Герман! — повторил Юра.

И, вероятно, не рассчитывая на успех переговоров, просто стянул с себя мокрую футболку, которую только что надел, и шагнул ко мне, протягивая. Я не знаю почему, но этот акт милосердия стал для меня последней каплей. Я почувствовала себя настолько раздавленной, что просто сорвалась с места и побежала, не в силах больше выносить главную роль в этой сцене. У Юры хватило тактичности не кинуться вслед за мной, я была благодарна хотя бы за это.

Время было почти четыре утра. Я старалась держаться ближе к кустам — благо корпус обслуживающего персонала располагался в стороне. Шмыгнула мимо охранника, который только брови успел вскинуть, схватила ключ с панели. Пробралась в нашу комнату, залезла под горячий душ. Думала, как только достигну этого пункта, там и позволю себе разреветься. Но уже там осознала, что реветь не хочется. Наоборот, все мое нутро наполнила настоящая злость, еще большая, чем была до сегодняшнего дня — та-то порядком поизносилась, стерлась за давностью времени. А теперь все свежо, прям бодрит. Ненавижу! Германа, всю эту толпу негодяев, готовых унижать смеха ради, Верочку, которой самое место рядом с такими гиенами. Ярость моя достигла такого пика, что я искренне пожелала Герману и Вере большой любви — никто не отомстит им лучше, чем они сами. Два сапога пара — ну, примерно, как ботильон от Гуччи и лапоть. Совет им да любовь!