Прах к праху - [4]

У Мартина уже давно сложилась привычка дружески болтать с фотографией королевы. Он не видел в этом ничего странного. Она была монархом этой страны, и, насколько представлял себе Мартин, кто, как не женщина, сидящая на английском троне, могла по достоинству оценить красоту Англии.

Однако их ежедневные беседы включали не только обсуждение флоры и фауны. Королева была духовницей Мартина, выслушивала его сокровеннейшие мысли. Что ему в ней нравилось, так это ее несомненная благожелательность, несмотря на благородное происхождение. В отличие от его жены, которая лет пять назад неузнаваемо переродилась в результате общения с одним производителем цемента — знатоком Библии, королева никогда не падала на колени в молитве в разгар его очередной неумелой попытки пообщаться. В отличие от его сына, который замыкался в молчании семнадцатилетнего юнца, разум которого одинаково занимали совокупление и прыщи на лице, она никогда в резкой форме не отшивала Мартина. Она всегда слегка наклонялась вперед и, ободряюще улыбаясь, махала рукой из кареты, пока ее вечно везли на коронацию.

Но в течение последнего месяца их путевые беседы обрывались на самой высокой точке Водной улицы, откуда на восток тянулись поля хмеля, а на запад, к ручью, где рос водяной кресс, резко спускался поросший травой склон. Здесь Мартин сворачивал свой фургончик на узкую полоску амаранта, служившую границей, чтобы провести несколько минут в тихих размышлениях.

Этим утром он не изменил своей новой привычке; заглушил мотор и обвел взглядом поля хмеля.

Мартин даже вздохнул от удовольствия. С каждым днем вид все больше радовал глаз. Когда растения разрастутся, между рядами на поле будет прохладно. Он и его возлюбленная станут прогуливаться там рука об руку. До этого — всего лишь вчера, если честно, — он показывал ей, как накручивать нежные усики растений на бечевку. Она опустилась на землю на колени, ее легкая голубая юбка раскинулась, как лужица воды, упругая молодая попка уперлась в пятки. Неопытная работница, она отчаянно нуждалась в деньгах, которые… посылала своей бедной матери, вдове рыбака из Уитстейбла, оставшейся с восемью маленькими детишками, которых нужно было кормить… Так вот, она возилась с лозой и боялась попросить о помощи, чтобы ничем не выдать своей некомпетентности и лишить голодающих братьев и сестер единственного источника средств к существованию помимо тех денег, что зарабатывала плетением кружевных воротничков и дамских шляпок ее мать, денег, которые ее отец безжалостно просаживал в пабе, напиваясь и не приходя домой ночевать, пока не потонул, болтаясь в шторм по морю в попытке наловить достаточно трески, чтобы оплатить операцию, призванную спасти жизнь самому младшему из детей. На девушке белая блузка с рукавами-фонариками и глубоким вырезом, так что когда он, суровый контролер за выполнением работ, наклоняется, чтобы помочь ей, он замечает бисеринки пота на ее груди. Девушка часто дышит, взволнованная его близостью и мужественностью. Он берет ее за руки и показывает, как закреплять хмель на бечевке, чтобы не повредить побеги. При его прикосновении девушка начинает дышать чаще, а грудь ее — вздыматься выше, и он чувствует прядь ее светлых, мягких волос на своей щеке. «Вот как это делается, мисс», — говорит он. Ее пальцы дрожат. Она не смеет поднять на него глаз. Никогда раньше мужчина до нее не дотрагивался. Она не хочет, чтобы он ушел, не хочет, чтобы отнял свои руки. Его прикосновение доводит ее до полуобморочного состояния. Да, она теряет сознание, и он несет ее на край поля; длинная юбка девушки бьет его по ногам, пока он решительно шагает между рядами, голова ее запрокинулась, открыв его взору шею — такую белую, такую нежную, такую беззащитную. Он кладет девушку на землю, подносит к ее губам маленькую жестяную чашку, которую подает ему беззубая карга, сопровождающая полевых рабочих в своей повозке и продающая им воду по два пенни за чашку. Девушка открывает глаза и видит его. Она улыбается. Ол подносит ее руку к губам и целует…

Позади Мартина раздался сигнал автомобиля. Мартин вздрогнул. Водительница большого красного «мерседеса», видимо, не желала рисковать крыльями своей машины, протискиваясь между живой изгородью и фургончиком молочника. Мартин махнул рукой и включил зажигание. Он лукаво взглянул на королеву, проверяя, знает ли она о картинах, которые рисовались перед его мысленным взором. Но она ничем не показала своего неодобрения. Лишь, подняв руку, улыбалась, продолжая в сверкающей диадеме путь в аббатство.

Он направил фургон под горку, к коттеджу «Чистотел» — мастерской и дому ткача пятнадцатого века, который стоял за известняковой стеной на взгорке, там, где Водная улица круто сворачивает на северо-восток, а к Малому Спрингбурну ведет тропинка. Мартин еще раз посмотрел на королеву, и хотя по выражению ее приятного лица было видно, что она его не осуждает, он все же почувствовал необходимость оправдаться.

— Она не знает, Величество, — объяснил он монархине. — Я ни разу ничего не сказал. Ничего не сделал… Ну я и не стал бы, верно? Вы же знаете.