Позволяю любить - [16]

История — как из пошлого анекдота. Вернулся домой не вовремя, а Вика — в постели! С его приятелем! Омерзительный анекдот! Сам когда-то над такими смеялся громче всех!

Бывшая любовь всей его бывшей жизни. Бывший друг, который, как когда-то он думал, не предаст никогда. А тут — загляденье: голые, напуганные и… наглые.

«Значит, так, — сказал он, почувствовав вдруг невероятную усталость, будто не с бумажками целый день возился, а вагоны разгружал с цементом, — в темпе надели трусы — и марш отсюда. Оба!»

Желания убить их на месте преступления — а об этом гласят не только скверные анекдоты, но и умные книги — у Виктора не обнаружилось. Тоже мне, трагедия эпохи… Не было в нем склонности к пафосным фразам и наигранным жестам.

Изменила? Катись! Хотелось лишь отмыть квартиру.

Так он и сделал. На следующий же день позвонил в специальное агентство, нанял большую бригаду и заказал основательный ремонт. Старую мебель выбросил, новую — купил.

Мать на это только и сказала: «Блажь дурака!»

Ну и пусть. Зато нет больше ощущения, что входишь не к себе домой, а в грязный бордель, где все замарано смрадным дыханием предателей, где стены были свидетелями мухоморных стонов и шакальего смеха.

Между прочим, тогда еще Виктор не был миллионером. Однако с тех пор у него появилось гораздо больше времени, которое он полностью посвятил работе, работе, работе… Таким вот нездоровым усердием он и добился вскоре всего того, что имел сегодня. Своей работой он заполнял свинцовую душевную пустоту, поселившуюся в нем после ухода большой любви, заглушал колющую боль. Ни минутки свободной он не оставлял себе, делал все, чтобы не было у него соблазна вспоминать произошедшее, искать причины, винить себя.

«Ни за что не стану изводить себя самокопанием. Аутомазохизм нынче не в моде. Измена и любовь отныне — как близнецы. Все на одно лицо…»

— Пусть бедняки утешают себя выдумками о любви, — часто говорил Виктор. — Этим они компенсируют свою неспособность к настоящей работе, свою лень маскируют…

Недавно он видел ее. Случайно. Ехал по городу на машине, попал в пробку. Вика шла по улице, нагруженная двумя тяжеленными сумками. Что-то екнуло в груди, стало трудно дышать.

Приехав на работу, Виктор вызвал начальника службы безопасности и дал тому задание разузнать все о Виктории и о бывшем своем дружке. На следующий день у него на столе лежало целое личное «дело», а к нему — увесистая пачка фото.

Она — учительница, преподает в начальных классах, возится с малышней, утирает сопливые носы, учит их уму-разуму и получает гроши. Ей нет еще тридцати пяти, но она очень смахивает на измызганную жизнью бабеху неопределенного возраста.

Он — неудачник, конченый алкаш, скачет с одной работы на другую и отовсюду гоним за злостное пьянство. Пока — нигде не работает, лежит дома на диване, лохматит пивное пузо, скатывается к копанию в мусорных баках.

Вот и вся любовь, ради которой они предали Виктора.

Любовь, как известно, такая штука, что, если нагрянет в гости, от нее не скроешься. Тут не спрячешься и больным не прикинешься. Но Виктора миновала такая беда. А больше ему не удавалось кого-то любить.

Он не тужил и не горевал. Девушки, конечно, нравились, но — не более того. Виктор дал себе крепкий зарок никогда ни в кого не влюбляться — и слово свое сдержал. Но почему-то все его девицы, все как на подбор, оказались похожи на Вику — худенькие, невысокого росточка блондиночки с бирюзовыми глазами. Впрочем, глаза попадались разные. У кого-то — больше голубые, у кого-то — ближе к зеленым, а у иных — и вовсе откровенно синие…

Ника задержалась при Викторе дольше других. Что-то в ней отыскалось эдакое. Ну а глаза — глаза один в один совпали с Викиными. И имя… Вика-Ника…

Все блондинки — непробиваемо тупые и глупые создания! Виктор твердил это себе каждый день, каждый час.

Он не желал больше разочаровываться.

— Тебя деньги испортили, — вздохнула мать.

Она долго наблюдала за его мрачным задумчивым видом. Будто горе не касается их, а только раздражает, мешает, отвлекает от важных дел.

— Меня жизнь испортила, — возражает он меланхолично. — Жизнь вообще вредная штука. От нее стареют, болеют и всегда умирают. Ника — она вон чуть ли не святая теперь для тебя… Но я, ха, пока я жив — буду негодяй бездушный. Знаешь почему? Потому что я деньги умею зарабатывать, а не пьянствую целыми днями по подворотням.

— Что ты говоришь-то такое? — Мать испуганно прижала руки к груди.

— Что думаю, то и говорю!

— Ладно-ладно, — примирительно засуетилась мама, поглаживая его по рукаву пиджака. — Я ж вижу, как тебе плохо…

Да, ему было очень плохо с тех пор, как в душу к нему влезла Вика. И ведь говорили-шутили всякие знакомые, что не к добру это, когда у мужчины и женщины имена одинаковые. Виктор — Виктория. Сбылось, оказывается, поганое пророчество. Отравила она ему кровь, прошла навылет через сердце, пронзила и распотрошила на кусочки своими колдовскими глазами, охомутала прядями светлых волос. Ни вдохнуть, ни выдохнуть, ни забыть, ни простить. Только одно и помогает — каторжная работа.

Виктор поискал глазами Юрия. Не сразу нашел в толпе. А когда увидел, чуть не ахнул. Рядом с Юрой стоял тот самый молодой и талантливый (скорее гениальный, уточнил для себя Виктор) Анатолий свет батькович Барсов. Пытается подмазаться, глаза помозолить.