Познавший гармонию - [6]

«Фу, Г., какие слова! Нет, по другому Александр Нафтальевич его называл…»

Так и не знаю до сих пор, каким словом называл Кобленц гроссмейстера N.

* * *

В Лас-Пальмасе в 1982 году играл в межзональном. Было ему уже за шестьдесят, но играл с блеском и попал в претендентские матчи. К партиям почти не готовился, каждое утро еще до завтрака спускался к морю, и, окунувшись, сидел один на пустынном еще пляже, вглядываясь вдаль.

«Вы знакомы? – спросил меня в первый день турнира, представляя молодого человека с необыкновенно живыми глазами и темно-рыжей бородой, – это гроссмейстер Лев Псахис. Лева у нас вегетарианец. Впрочем, живя в Красноярске, не так и трудно быть вегетарианцем, если вы, Геннадий Борисович, понимаете, что я имею в виду…»

Приезжая в декабрьский Лас-Пальмас и останавливаясь в той же самой гостинице, сижу порой у кромки воды, вспоминая Смыслова и давно обогнав его, тогдашнего, годами, думаю о быстротекущей жизни.

Во время кандидатского цикла 1982-84 годов к нему вернулось настроение начала пятидесятых, боевой задор, а главное – вера в собственное предназначение, что ему предстоит победить и выйти на чемпиона мира. Но если тогда чувство долга и вера в предназначение базировались помимо выдающегося природного таланта на энергии молодости, тридцать лет спустя дошел он «только» до финала претендентских матчей и уступил двадцатилетнему Каспарову, игравшему уже в другие шахматы.

На шансы ветерана в борьбе за первенство мира «наверху» смотрели скептически. Перед полуфинальным матчем с Золтаном Рибли (1983) Смыслов отправился на прием к председателю Спорткомитета Марату Грамову.

«В вашем возрасте, Василий Васильевич, – без обиняков сказал чиновник, – надо не за мировое первенство бороться, а думать о кое чем другом…» Но, несмотря на годы, сохранялись у него еще честолюбие и хладнокровие, необходимые для борьбы. Готовился к матчу как никогда и победил заслуженно.

Матч с Рибли игрался в Лондоне одновременно с матчем молодого Каспарова с Корчным, за которым и следила главным образом публика и пресса. Я тоже приехал на тот матч, но частенько виделся и со Смысловым.

Потчевал однажды в гостиничном номере печеньем, привезенным из Москвы: «Попробуйте песочного, Г… Песочные Надюше особенно удались… Вы таких во всем Лондоне не найдете. Попробуйте, попробуйте… Какие там еще тирамису у итальянцев…»

Там же в Лондоне гулял иногда с гроссмейстером Шамковичем, приехавшим из Нью-Йорка в качестве корреспондента «Голоса Америки». «Ах, Лёня, Лёня… – начинал Василий Васильевич, беря бывшего москвича под руку и, хотя тот был моложе его только на два года, начинал с излюбленного: – Вы, Лёня, еще молодой человек, у вас, Лёня, вся жизнь еще фактически впереди…»

В последней партии согласился на ничью с лишней фигурой. «Почему?» – спросил у него. «Мне тот же вопрос, Г., и Гарри задал. Но Гарик ведь у нас еще человек молодой, горячий, а вы-то понимаете, что поступил я в соответствии с традициями. Ну что я буду добивать Золтана, ежели ничья мне победу в матче приносит…»

Верил, что судьбой предназначено ему выиграть и у Каспарова, выйти на Карпова и снова сражаться за чемпионский титул. Не понимал, какую грозную силу представлял уже тогда Гарри Каспаров. Не говоря уже о дебютном репертуаре обоих – с трехлинейкой Мосина против танка!

Вспоминал потом: «Когда я с Каспаровым в Вильнюсе играл, аудитория болельщиков-музыкантов четко разделилась: артисты оперного театра с Норейкой во главе – за меня были, а гастролировавшие там эстрадники, в том числе и Алла Пугачева, моего соперника поддерживали, он ведь младше меня на сорок лет…

Сказал как-то: «Когда за звание чемпиона мира борешься, надо постоянно быть готовым к военным действиям. Постоянно. А когда я чемпионское звание в 57-м году завоевал, появилось чувство, будто против меня весь остальной мир восстал. Я – против всего мира. Не способствовало это ни спокойной жизни, ни комфортному состоянию души. Может быть, поэтому на следующий год в матч-реванше Ботвиннику уступил, а не только потому, что болел во время матча. А может, потому и болел, что дискомфорт внутренний чувствовал… Ведь когда я проиграл, всему народу объявили, что новый чемпион мира зазнался, плохо подготовился, в шапкозакидательство впал, вы ж знаете, как это у нас делается. А на самом деле болел я, и сильно болел, и не одну партию с температурой играл, после матча у меня даже воспаление легких обнаружили…»

Но слова «проиграл» избегал бессознательно (или сознательно?). Говорил обычно: «В матч-реванше с Ботвинником меня постигла немилость судьбы».

Или: «В партии с Ботвинником в Гронингене в 1946 году впервые опробовал новую систему в Грюнфельде и хотя разочарование пришлось пережить тогда, уже с Эйве в 48-м году в претендентах удалось победу одержать и моим именем система та названа».

Чемпионской ментальностью обладал с юных лет. Когда в 1935 году Алехин проиграл матч Эйве, Смыслову было четырнадцать. Школьный товарищ спросил его: «Вася, хотел бы ты быть Алехиным?» «Побежденным – нет!» – ответил подросток.

Верил в себя, в судьбу, сказал однажды скептически: «Дважды кряду победить в турнире претендентов? Пожалуй, ему это не удастся…»