Познать женщину - [42]

— Минуточку, — осадил Иоэль, — вы слишком гоните коней…

Он встал и подошел к окну, единственному в узкой, вытянутой в длину комнате. В просвете между двумя высокими домами виднелось зеленовато-серое море. Гряда неподвижных облаков гнетуще нависла почти над самой водой — так начиналась осень. Около шести месяцев миновало с того дня, как он оставил эту комнату, чтобы более не возвращаться. В тот раз он пришел, в кабинет Патрона передать дела Акробату, попрощаться и сдать то, что хранил в сейфе все эти годы. Он все еще мог отказаться от своей отставки, и Патрон обратился к нему тогда с такими словами:

— В последний раз взываю к твоему уму и к твоему чувству. — И прибавил: — заглядывая из-за спины настоящего в будущее, насколько дано нам, можно сказать, что Иоэль (если решит продолжить работу) один из наиболее вероятных четырех кандидатов, лучшему из коих предстоит через два года сесть с южной стороны этого стола — вместо меня, когда сам я отправлюсь в Галилею, поселюсь в деревне вегетарианцев и предамся созерцанию и меланхолии.

В ответ Иоэль улыбнулся:

— Что поделаешь, видно, мой путь не пролегает через эту южную сторону.

Сейчас, стоя у окна, он заметил, что шторы совсем ветхие, а весь кабинет, похожий на монашескую келью, пропитан печальным духом едва уловимой запущенности и это резко контрастирует с исходящими от Патрона парфюмерными ароматами, его ухоженными ногтями. Комната была небольшой, плохо освещенной между двумя канцелярскими шкафами размещался черный письменный стол, а перед ним кофейный столик с тремя плетеными креслами. На стене висели репродукции с картин Рубина и Литвиновского — виды иерусалимских стен и города Цфата. На краю книжной полки, уставленной сводами законов и книгами о «Третьем Рейхе» на пяти языках, стояла голубая копилка Еврейского национального фонда. На ней была нарисована карта Палестины — от Дана на севере до Беер-Шевы на юге, без треугольника южного Негева. По этой карте, словно мушиные метины, были разбросаны пятнышки — земли, которые евреи успели за полную стоимость выкупить у арабов до 1947 года. «Принесем земле избавление» — призывала надпись на копилке.

Иоэль спросил себя: неужели и вправду было время, когда он стремился унаследовать этот серый, невзрачный кабинет? И возможно, пригласить сюда Иврию — под предлогом, что требуется совет относительно меблировки. Усадить за стол напротив себя и, подобно мальчишке, форсящему перед матерью, что всегда ошибалась в нем, не ценила как должно, преподнести сюрприз и посмотреть, как проглотит: вот из этого скромного кабинета он, Иоэль, отныне руководит секретной службой, самой совершенной в мире, как говорят. И возможно, Иврия спросила бы его — с нежной, всепрощающей улыбкой, вскинув опушенные длинными ресницами глаза, — в чем внутренний смысл его работы? И он скромно ответил бы: «Видишь ли, в конечном счете я всего лишь ночной сторож или кто-то в этом роде».

Акробат продолжил:

— Либо мы организуем ей встречу с тобой, либо она и говорить с нами не станет — так было заявлено она нашему связному. Оказывается, в предыдущее ваше свидание ты сумел покорить ее сердце. И еще она настаивает, чтобы и в этот раз контакт состоялся в Бангкоке.

— Прошло более трех лет … — начал Иоэль.

— Тысяча лет в очах твоих как день единый, — заключил Патрон.

Он был образованным человеком. Полноватый, редеющие волосы тщательно ухожены, ногти элегантно подточены. Лицо человека прямого и верного, но в равнодушных, несколько мутных глазах мелькало выражение вкрадчивой жестокости, жестокости разжиревшего кота.

— Я бы хотел, — тихо и раздумчиво попросил Иоэль, — узнать точно, чтО она вам сказала, дословно?

— Значит, так, — произнес Акробат, как будто не слышал вопроса. — Обнаружилось, что госпожа знает твое настоящее имя. У тебя случайно нет этому объяснения?

— Что тут объяснять? Видимо, я ей сказал.

Патрон, который до сих пор почти не участвовал в разговоре, надел очки, поднял своим столом, как острый осколок стекла, прямоугольную карточку-записку и прочитал по-английски с легким французским акцентом:

— Скажите им, что есть у меня прекрасный подарок и я готова передать его при личной встрече с одним из их людей, Иоэлем, у которого трагические глаза.

— Как это прибыло?

— Любопытство, — заметил Акробат, — сгубило кошку.

Но Патрон решил иначе:

— Ты вправе знать, как это прибыло. Отчего же нет? Это сообщение она передала нам через представителя израильской строительной компании в Сингапуре. Толковый парень. Плеснер. Уроженец Чехии. Возможно, ты о нем слышал. Несколько лет он провел в Венесуэле.

— А как она представилась?

— Это как раз и есть самая неприглядная сторона истории, — скривился Акробат. — Потому ты сейчас и сидишь здесь. Она представилась Плеснеру как «друг Иоэля». Что ты думаешь по этому поводу?

— Видимо, я сказал ей. Не помню. И разумеется, я знаю, что это противоречит инструкции.

— Инструкции, — вскипел Акробат, — не для принцев. — Он с расстановкой покачал головой, то ли шипя, то ли цыкая сквозь ощеренные зубы, и в конце концов фыркнул злобно: — Я просто понять не могу!

Патрон обратился к Иоэлю: