Пожиратели тьмы: Токийский кошмар - [77]

– Если его дразнили, он проходил мимо и старался не обращать на это внимания, – рассказывал Нисимура. – Я проводил с ним много времени, и мне он казался довольно открытым.

Он знал, что отец Сосё заработал огромное состояние на автоматах патинко, а его семья живет в самом дорогом районе Осаки. Считалось, что старший сын отличается от своего окружения, но я бы не сказал, что над ним издевались. Для одноклассников он был вроде домашнего мальчика. В средней школе он вел себя очень мило, но в старших классах резко переменился.

На переменах Сосё Кин повадился выводить мелом на доске лозунги политического характера, наполненные неприязнью к Японии и японцам.

– Он писал: «Долой японский империализм!» – и ругал Японию и ее жителей, а корейцев называл жертвами, – вспоминал Нисимура. – И еще он уверял, будто за ним следит корейское ЦРУ.

Речь идет о знаменитой южнокорейской спецслужбе, которая часто похищала и пытала своих политических врагов. В 1960-х, в период политической неразберихи в Корее и Японии, проходили многочисленные забастовки и демонстрации против Японо-американского договора о безопасности и Вьетнамской войны. Но самый страшный проступок богатых и избалованных старшеклассников элитной школы состоял лишь в том, чтобы примкнуть к левым, слушать записи Джоан Баэз[37]. Поэтому радикальные лозунги Сосё Кина вряд ли стоило воспринимать всерьез.

– Остальные просто смотрели на него и посмеивались, – рассказывал Нисимура. – Народ говорил: «Ой, опять он за свое!», а некоторые предлагали: «Не нравится – вали домой, в Корею». Он напоминал мне героя-одиночку из комиксов. Чем серьезнее он воспринимал свои лозунги, тем больше над ним смеялись.

К окончанию школы Сосё Кин вдруг перестал ходить на занятия. Синго Нисимура не знал причины. Ходили слухи, что дело в неуспеваемости; позже он слышал, что Сосё переехал в Соединенные Штаты. Сам Нисимура поступил в университет Киото и получил профессию юриста, самую конкурентную и престижную в Японии. Через двадцать пять лет он забыл о странном юноше из дзаинити. И вдруг в 1989 году поздним вечером ему позвонили.

Это было Сосё Кин, судя по голосу, жутко напуганный. Он заявил Нисимуре, что им нужно немедленно увидеться. Было уже за полночь, но Нисимура поспешил в большой дом в Китабатакэ, где раньше не бывал. Ему открыла служанка; похоже, остальные домочадцы отсутствовали. Сосё молча поприветствовал бывшего однокашника, достал стопку бумаги и начал что-то поспешно писать.

– Он не сказал ни слова, – вспоминал Нисимура. – Только писал: «У меня в доме „жучки“, поэтому я не могу говорить. Даже дома и в электричках за мной следят». Я осмотрелся и решил, что он преувеличивает. Он жил в большом тихом особняке под присмотром домработницы; ясное дело, что никто его не преследует и не устанавливает прослушку, но он страстно верил собственным утверждениям.

Сосё Кин поведал не только о своем параноидальном страхе преследования, но и о том, чем занимался в Соединенных Штатах.

– Видимо, он там чувствовал себя очень несчастным и одиноким, – вспоминал Нисимура. – Он сообщил совсем немного. Упомянул, что однажды поставил палатку посреди пустыни и застрелил гремучую змею.

По неразборчивым записям трудно было понять, чего Сосё Кин хотел от своего друга-юриста. В конце концов Нисимура попрощался.

– А что тут поделаешь? – сетовал он. – Посоветовал ему нужно хорошенько выспаться и постараться расслабиться. И ушел.

Больше Нисимура ничего не слышал о Кине, чего нельзя сказать о других его одноклассниках из школы при университете Осаки. Примерно в то же время Сосё связался с несколькими бывшими соучениками с необычной просьбой. Он просил каждого одолжить на время альбом со школьного выпускного, а когда возвращал, оказывалось, что у всех юношей на фотографиях вырезаны лица.

– В школе все знали, что он кореец, – рассказывал Нисимура. – Но никаких предубеждений мы не испытывали и достаточно хорошо ладили с ним. Но теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что даже среди такой роскоши парень был несчастен и во всем винил Японию и японцев.

Третий по старшинству брат Эйсё Кин. По всей видимости, он тоже столкнулся с проблемами, связанными с тем, как его воспринимают в обществе, а также с национальностью – но с другими, не такими, как у самого старшего брата.

Эйсё поступил в Университет иностранных языков в соседнем городе Кобе. Талантливый и творческий молодой человек говорил на китайском и английском языках, не считая японского и корейского, увлекался литературой и философией. Группа молодых дзаинити обычно собиралась в библиотеке Осаки для обсуждения литературы и политики с точки зрения корейцев, живущих в Японии; Эйсё примкнул к ним. Они беседовали о Достоевском, Сартре и Камю, о несправедливости, с которой сталкивались каждый день, о зачастую незаметных, но прочных и высоких, как тюремные стены, предрассудках. Юношам не светила работа в ведущих японских банках или торговых фирмах; несмотря на выдающиеся успехи в университете, их никогда не взяли бы на дипломатическую службу, обеспечивающую быстрое продвижение по карьерной лестнице, или в Министерство финансов.