Пожиратели душ - [3]

Приготовив все: мелодию, комнату – и дитя, и мать, и время, и ночь за окном, – она углубилась в свою душу, где помещалось средоточие ее Силы. Душа порядком истощилась за последнее время – где тот яркий маяк, что светил Имнее в юности? Больше года она не протянула бы, убедилась ведьма, и весь этот год ей пришлось бы жить одиноко, окруженной ненавистью односельчан.

Ты уверена? – прошептала ей на ухо Смерть. Вполне уверена, Имнея? На сей раз пути назад для тебя не будет.

– Убирайся к дьяволу, – прошептала в ответ Имнея.

Тепло живой души наполнило тело, изгоняя холод зимней ночи, и стало струиться наружу, в тело мальчика. Чистый поток, животворный дар. Имнея снова закрыла глаза – ей не требовалось зрения, чтобы наблюдать, как крепнет дух ребенка, как наливается силой его атра. Мальчик громко закричал, ощутив огонь в своих жилах, но ни мать, ни девочка даже не поморщились.

Болезнь, крепко укоренившаяся в его теле, норовила выпить всю ее атру и высосать душу мальчика. Некоторые ведуньи говорят, что болезнь наделена собственной жизнью и борется, когда ты хочешь ее убить, но Имнея думала о ней как о тысяче или десятках тысяч живых существ, способных сражаться, прятаться, зарываться глубоко в плоть. Надо отыскать их всех, иначе болезнь вернется с новой силой. Сколько же жизненных соков ушло у нее, юной чародейки, на этот урок?

Полено в печи так и не занялось, огонь угасал. Холод проникал в хижину и в ее кости, но Имнея не препятствовала ему. Силы, оставшейся в ней, не могло хватить и на лечение мальчика, и на обогрев собственного тела. Ни одна разумная ведунья не стала бы тратить Силу на себя, пока в доме есть дрова. Сила слишком драгоценна, чтобы расходовать ее на подобные пустяки. Если бы она это знала на заре своего ведовства! Слеза скатилась у нее по щеке при мысли о множестве фокусов, сделанных напоказ или ради мелких удобств. Сколько бы они добавили ей, будь у нее возможность вернуть их обратно? Еще неделю, еще год?

Поздно, шепнула Смерть.

Итак, это все. Она умирает. Вот, значит, что ты испытываешь, когда угли твоей души гаснут окончательно. Последние огоньки атры слабо мерцали внутри. Так сколько же ей остается? Считанные минуты или час, чтобы успеть задуматься, правильно ли она поступила?

– Это все, – тихо сказала Имнея.

– Но он каким был, таким и остался, – усомнилась мать.

– Его душа очистилась, а сыпь пройдет через пару дней. После этого считай его излеченным.

«Но если ты, голубушка, заразилась от него, за помощью идти будет уже не к кому».

Имнея попыталась встать, чтобы проводить гостей, однако ноги не держали ее, а сердце… сердце трепыхалось так, будто барабанщик, задававший ему ритм тридцать пять лет, вдруг сбился и начал стучать как попало.

«Холодно. До чего же холодно!»

– Матушка?

Девочка смотрела на нее, не отрываясь. Какой глубокий, голодный взгляд… с какой жадностью он пьет знание. «Смотри, дитя, и постигай, что делает с человеком Сила». Но ни изумления, ни страха нет в этих зеленых глазах – только голод.

«Затверди этот урок хорошенько, дитя. Вспомни его, когда Сила тебя поманит. Вспомни о цене».

– Пойдем, дочка. – Имнея с трудом расслышала голос матери. Ее слух слабел. Мир наполнялся шорохом, пением ветра, тенью. – Пойдем отсюда.

Ты готова? – спросила шепотом Смерть.

Имнея подержалась за жизнь еще миг. Только миг, чтобы насладиться мечтами, которые вели ее за собой, и пожалеть о несбывшемся.

А потом она прошептала беззвучно: Да. Да, я готова.

Угли в печи погасли, и комната погрузилась во тьму.

ЧАСТЬ I. НАЧАЛО

Глава 1

Рынок на Королевской площади всегда был людным, но в этот день там собралось столько народу, что неосторожного покупателя могли задавить до смерти. Одни сказали бы, что в этом повинен славный ясный весенний денек, так и манящий прицениться к овощам и пощупать кур после долгой зимы в предвкушении большого летнего праздника. Другие сослались бы на хороший прошлогодний урожай – многие зажиточные крестьянки, распродав свой товар, и правда проталкивались с монетами в кулаке к чужестранным диковинкам.

Третьи, однако, назвали бы совсем другую причину.

Человек, чужой в этом городе, посмотрел на толпу опытным взглядом, прежде чем войти в нее самому. Ростом он был выше большинства местных жителей. Черные до плеч волосы, такие же черные глаза, орлиные черты лица и оливковая кожа говорили о дальних странах и смешанной крови. Не одна женщина оглядывалась на него, но к этому он давно привык. Высокий, гибкий и грациозный, он всегда нравился женщинам.

Одет он был просто, в черную рубашку и штаны. Многие приняли бы его за крестьянина в воскресном наряде или за дворянина, уставшего от пышных одежд, подобающих его званию. Впрочем, при одном взгляде на его безупречно чистые ногти о крестьянине можно было забыть. Швея могла бы обратить внимание на отменный покрой и тонкую ткань рубашки, но тут требовался острый глаз, присущий одним только мастерам. Крестьяне порой тоже одеваются в черное.

Кое-кто, как уже говорилось, мог бы сказать, что народ нынче собрался на рыночной площади не ради купли-продажи. Прошел слух, что сегодня во дворец прибудет магистр Аншасский со своей свитой, а площадь была ближайшим к дворцовым воротам местом, куда имели доступ люди простого звания.