Пожиратель женщин - [6]

Пабло натянул на себя одеяло. Когда входит дама, следует встать, — это правило относится к сидящим, но вот лежащий может ограничиться лишь тем, чтобы сесть.

— Не зажигайте света! — взмолилась Кончита. — Я уже ухожу. Спокойной ночи.

— Да нет же, — возразил гостеприимный хозяин. — Ясно же, что вам чего-то недостает. Быть может, вам нездоровится? У меня найдутся лекарства, все, что вам будет угодно.

Комната была освещена лишь светом, струящимся из комнаты Кончиты, но и этого было достаточно, чтобы различать все. В окно глядел узкий серп луны… Теперь Кончита стояла, залитая лунным светом.

— Но клянусь вам, мне ничего не надо…

— Я думаю, вы не лунатичка. Скорее я готов предположить, что вы страдаете бессонницей. Вы никогда не пытались извлечь в уме квадратный корень?

— Я слаба даже в таблице умножения. Что это за книга?

— О, это нечто спортивное. Но если угодно, то я охотно поболтаю с вами полчасика. Прошу вас, присядьте.

Графиня не заставила повторять приглашение дважды. Она опустилась в кресло, стоявшее рядом с кроватью, и попросила Пабло зажечь все лампы, полагая, что при ярком свете женщина гораздо в меньшей степени беззащитна.

Розовое кимоно, заимствуя выражение интеллигентных портных, «шло ей божественно».

— Вы похожи на укротителя зверей, — сказала графиня, разглядывая пижаму Пабло, украшенную шнурами.

— Укротитель без зверей…

— Вы не находите, что визит мой к вам в столь поздний час забавен?

— Я нахожу, что он прелестен, и желал бы, чтобы все женщины, навещающие меня в такой поздний час, были так прелестно раздеты, как вы.

И, нагнувшись, Пабло взглянул на ее голые ноги.

— Прекрасные линии, — сказал он.

— Я не просила вас высказывать свое мнение о них, к тому же я не вижу никакого смысла в вашем неискреннем комплименте. Лучше скажите о своих намерениях по отношению ко мне! — воскликнула графиня, смело взглянув ему в лицо.

— У меня нет никаких намерений, — удивленно ответил Пабло.

— Почему в таком случае вы не стали ухаживать за мной?

— Мне показалось, что вы принадлежите к категории людей, заставляющих долго ожидать в передней.

— А вот теперь я уже очутилась в вашей спальне. И даже сижу на вашей постели.

По лицу Пабло пробежала улыбка, тут же, впрочем, исчезнувшая.

— Благодарю вас за оказанную мне честь. Но я никогда не ухаживаю за женщинами. Мне надоели эти маневры. Я много раз проходил эту дистанцию, и любовный спорт потерял для меня всякий интерес. Ничто в нем меня не прельщает. Эти ужины наедине в отдельных кабинетах… Эти длинные-длинные романы, выматывающие душу… Бессонные ночи перед балконом женщины, которая морочит вам голову… Завязки, развязки, финалы, уходы и возвращения… Я знаю вкус слезинки, повисшей на реснице, и вкус розоватых, подкрашенных губ, я постиг всевозможные ароматы дивных волос… И меня ничего уже не удивит — ни страстное обладание, ни притворный отказ. Меня не возбуждает ни стыдливое сопротивление, ни откровенный призыв. Все фразы, которые произносят для того, чтобы возбудить в женщине интерес, я знаю наизусть и устал их произносить…

— Тем более на всех европейских языках!

— Тем более. И я не склонен обогащать свой словарь новыми словами. Вот почему я не ищу себе новых любовниц, а удовлетворяюсь старыми. Конечно, когда-то я полагал, что провести ночь в постели с очаровательной и обнаженной женщиной — это райское блаженство, но теперь я, увы, знаю, что чувство — всего лишь иллюзия, а сама любовь— это истерическая конвульсия, похожая на эпилепсию. Конечно, я когда-то мечтал о вечной любви, а сейчас говорю, что дураки, мечтающие об этом, заслуживают того, чтобы такая любовь действительно выпала на их долю в виде наказания. Я хотел встретить женщину хорошего ума и большой культуры, но когда что-то подобное встретил, сразу понял, что этого мне не нужно. Ум женщины, напротив, должен быть немного притуплен… как нож для разрезания бумаги. Когда он слишком остер, он неровно разрезает страницы и только портит книгу.

Женщина молчала. Пабло продолжал:

— Я искал скромную, стыдливую женщину, но доза скромности никогда не бывает достаточно умеренной. Некогда я писал страстные письма, пока не понял, что изо всех бумажных доказательств любви женщина предпочитает банковские билеты… И вот после долгих размышлений я пришел к заключению, что спать одному гораздо приятнее и нужно только с достаточной регулярностью, скажем, раз в десять дней, прибегать к продажной любви. Ну, так же, как через определенный срок ходишь к парикмахеру. И вот, придя к такому выводу, я покинул эту ярмарку тщеславия и замкнулся в моей меланхолии. Правда, говорят, что в моих книгах много чувственной любви, — возможно, что это и так, в таком случае это меня радует, потому что я обманываю других и заставляю верить во все то, во что я когда-то так глупо верил… А когда у моих читателей наступит тяжкое пробуждение, пусть страдают так же, как страдал когда-то я. Моя литературная чувственность, таким образом, это результат неизмеримой скуки и разочарования!

Женщина молчала и разглядывала свои голые ноги в пестрых восточных туфельках, похожих на букетики цветов.

И, значит, я вам не нравлюсь, — произнесла Кончита с непостижимой женской логикой.