Пожелайте мне неудачи - [8]

Некоторое время они встречались весьма исправно. Подопечный не раз приглашал Наташу к себе домой, но она неизменно отказывалась, поэтому их свидания проходили «на нейтральной территории». Так прошло несколько месяцев. Потом Подопечный стал замечать, что в отношении Наташи к нему произошла разительная перемена. Нельзя было сказать, что она окончательно охладела к нему, но появился в ее взгляде некий ледок, который заставлял несчастного влюбленного мучиться и страдать. Потом она стала все больше избегать его: перестала подходить к телефону, внезапно меняла свои планы так, чтобы встреча, о которой они договорились накануне, не состоялась. Предположив, что у Наташи появился кто-то другой, Подопечный изводил себя ревностью и обидой. Сердце его в то время буквально разрывалось на куски от несчастной любви. О, сколько слез было пролито им по вечерам в одинокой своей берлоге!.. Сколько неуклюжих стихов было сочинено им в пьяном угаре (пить он стал для успокоения души, но получалось – наоборот)!.. В минуты отчаяния он никого не хотел видеть и частенько притворялся, что его нет дома, когда в дверь звонили Ашот или Саша.

Между тем, «история любви» неудержимо двигалась к развязке. В своем отчаянии Подопечный дошел до того, что стал следить за своей возлюбленной, надеясь получить ясность насчет соперника. В результате однажды Наташа застукала его шпионящим за ней – и тут разрыв, долгое время назревавший, как гнойный фурункул, наконец, состоялся. Никаких оправданий и клятв в вечной любви девушка слушать не пожелала, а хлестнула молодого человека по самому сердцу словами: «Видеть тебя больше не хочу! Не-на-ви-жу!»…

Все было кончено.

Одно было мне непонятно: если в то время Опека уже велась, то почему комитетчики так халатно отнеслись к этой влюбленности Подопечного? Разве им трудно было обработать соответствующим образом строптивую Наташу? Или аналитики допустили грубый просчет, не придав поначалу чувствам, которые терзали несчастного студента, должного значения, а когда опомнились, то было уже поздно?..

Как бы там ни было, шок, постигший Подопечного, оказался таким тяжким ударом для него, что он впал в глубокую депрессию и целую неделю не покидал своей квартиры.

В Досье не было отражено, чем он занимался в течение этой недели, но не трудно догадаться, что делают в таких случаях несчастные влюбленные. История умалчивает о том, пытался ли он покончить с собой в минуты душевного кризиса. Впрочем, для этого надо быть либо истеричной, либо чрезвычайно волевой натурой – и то, и другое к Подопечному, насколько я мог судить, не относилось…

Спустя неделю, когда страна успешно похоронила четырежды геройского Генсека, заметно исхудавший, бледный и заросший черной щетиной Подопечный стал вновь допускать к себе на сеансы пивопития Ашота и Сашу. Потом, наконец, стал выбираться и на лекции в институт… Под самый Новый год он случайно встретил в автобусе подружку Наташи, и та поведала ему, что бывшая любовь его взяла на фабрике расчет и уехала в свой родной город Тамбов. Отреагировал на это известие он вполне достойно. Кризис миновал…

В последующие два года ничего особо интересного в жизни Подопечного не было.

После неудачи на любовном фронте он с головой ушел в учебу, словно надеялся этим кому-то что-то доказать. К концу третьего курса он был лучшим на своем потоке.

Наверное, поэтому именно его ректорат МЭИСа направил в полугодичную командировку в одну из африканских стран, когда такая возможность подвернулась. Было это между третьим и четвертым курсом. СССР охотно пошел навстречу этой самой «одной африканской стране» (сокращенно – ОАС), когда она обратилась к советскому руководству за помощью в деле строительства линии электропередач внушительной протяженности. Помимо квалифицированных инженеров, в Африку были посланы, для трудовой практики, и десятки студентов-электро-техников. Работать им пришлось в подлинно адских условиях. Линия электропередач потянулась черной ниточкой по карте через непроходимые джунгли, тропические болота, полные комаров величиной с кулак, и пески одной из самых жарких в мире пустынь. Через месяц после начала «загранкомандировки» совспецы осыпали проклятьями тех, кто их бросил в самое пекло экзотики «черного континента». Однако кончается не только все хорошее, но и плохое тоже. Как это частенько бывает, энтузиазм местной стороны очень быстро иссяк, когда выяснилось, в какие международные долги ей придется залезть, чтобы удовлетворить свою страсть к гигантским проектам. Поэтому неудивительно, что вскоре, под тем или иным предлогом, организаторы «стройки века» стали потихоньку сокращать ассигнования на ЛЭП, потом перестали направлять туда технику и дешевую рабсилу в лице полуголых аборигенов окрестных деревень. Некоторое время работы еще по инерции агонизировали, благодаря непомерно развитому чувству долга советских специалистов, но потом в ОАС вспыхнула гражданская война на почве межплеменной розни, и горе-строителям пришлось спасаться путем срочной эвакуации, чем-то напоминавшей бегство белых войск из Крыма после взятия Красной Армии Перекопа, только вместо кораблей на этот раз фигурировали авиалайнеры Аэрофлота, взлетавшие чуть ли не поперек изрытой снарядными воронками взлетной полосы единственного местного аэропорта… Впечатлений у Подопечного после этой вылазки в «сердце мировой экзотики» осталось много. Как говорится, «полные штаны»… Зато теперь он получил право с небрежной иронией повествовать своим знакомым – как правило, женского пола – об ежедневном героизме отважных советских первопроходцев в бассейне какой-нибудь там Лимпопо. Что он с удовольствием и делал, причем неоднократно…