Пожар страсти - [41]

Выйдя на улицу, Гиацинта вдруг подумала, что совершила глупость. С чего она вдруг согласилась стать портнихой?

Но уж коль скоро она пошла на это, надо вернуться в магазин и купить такую же ткань, как для платья Эммы. Сделав это, Гиацинта не спеша направилась домой.

Тишина старого городка успокаивала. Конечно, время здесь не остановилось, но, словно замедлив свой ход, не разрушало прошлое. Монумент в память о Гражданской войне стоял в центре парка с тех пор, когда здесь была зеленая лужайка, на которой паслись коровы. В центре торгового района сохранился обшитый вагонкой старый дом Красного Креста. Здесь было спокойно и уютно; под ногами шуршали сухие листья. Гиа не хотелось идти домой – ей становилось не по себе при мысли, что она повернет ключ и войдет одна в пустые комнаты.

Возможно, следовало бы снова заглянуть в книжный магазин и найти что-нибудь подходящее для чтения. Или посетить музыкальный магазин.

Выйдя из магазина с двумя книгами, Гиацинта заметила, что к ней направляется мужчина.

– Не вас ли я видел в магазине Миллера несколько минут назад?

– Да, я была там.

– Я мельком видел вас, а затем мне сказали, что вы шьете платье для Салли Додд.

– Я уже сожалею, что взялась за это. Вдруг получится не так, как надо?

– Салли все равно возьмет платье, так что не беспокойтесь.

Они стояли на узком тротуаре; Гиацинта уже собиралась двинуться дальше, но незнакомец замешкался, и им пришлось представиться – Гиацинта и Уилл, – после чего он спросил, в какую сторону ей идти.

– Через площадь, – ответила она. – Я иду домой.

– Не возражаете, если я пойду с вами?

– Нисколько. Мне нужно завернуть за угол налево на другой стороне.

– Мне тоже. Я остановился на несколько дней на Южной улице.

Гиацинта заметила очки в роговой оправе и резко очерченный рот. У него было приятное лицо, здоровое, румяное и обветренное.

– Я всегда с удовольствием останавливаюсь в этом городе. В нем какое-то особое очарование; здесь много старинных домов и пахнет историей. До того, как был построен универмаг Миллера, мой дед в 1910 году владел здесь магазином тканей. Это было двухэтажное здание с мансардой. А парк в три раза превосходил нынешний. И говорят, здесь было отличное пастбище.

Бумага, в которую были завернуты книги, разорвалась, и книги упали на землю.

Уилл поднял их.

– Стивен Спендер. «Я постоянно думаю о тех, кто был по-настоящему велик». Вы знаете это?

– Да. «Имена тех, кто всю жизнь боролся за жизнь…» Как там дальше? «Кто носил в своем сердце…»

– «…эпицентр пожара. Рожденные солнцем, они короткое время двигались к солнцу и оставили в воздухе свой след».

– Вы учитель английского?

– Нет. Почему вы так решили?

– Потому что я знаю не так уж много людей, особенно мужчин, способных цитировать стихи.

– Если бы кто-нибудь сказал в ту пору, когда я стремился получить звание магистра по специальности европейская литература, что мне предстоит работать в семейном универмаге, я бы ни за что не поверил. Как ни странно, я не жалею о том, что бросил колледж. Я полюбил бизнес. Пожалуй, я даже счастлив, что подвернулась такая возможность. Скажите, вам нравится покупать у Миллера?

– Очень. Я не так уж часто делаю покупки, но обычно нахожу там то, что мне нужно.

– Рад слышать. Признаться, это часть моей работы – поддерживать контакт с покупателями.

Уилл говорил серьезно, но при этом слегка подтрунивал над собой. Он понравился Гиацинте, но Джеральд постоянно говорил, что ей все нравятся.

Джеральд. Это имя словно отравило воздух, сделало его темным. Опустился мрак, который стал еще более непроницаемым оттого, что они приближались к улице, где находился остов сгоревшего дома.

– А чем вы занимаетесь помимо шитья?

– Я не портниха. Я художница. Работала в музее, реставрировала произведения искусства.

– Что же вы пишете? Расскажите об этом. Я люблю искусство и вместе с тем полный профан в этой области. Бывая в Нью-Йорке, я обязательно два-три часа провожу в музеях, чтобы хоть на бегу восполнить недостаток образования.

– Я просто переношу на холст то, что мне нравится.

Гиацинта смотрела прямо перед собой, чтобы не видеть пепелище, но при этом чувствовала на себе взгляд Уилла. В другой ситуации она ощутила бы легкий трепет, который испытывает женщина, когда мужчина обводит ее восхищенным взглядом.

– До обеда еще далеко, – сказал Уилл, когда они поравнялись с лавкой, в которой продавались сандвичи. – Я, пожалуй, съел бы сандвич. А вы не составите мне компанию?

– Пожалуй. Я не завтракала.

Стол оказался грязным. Майонез сочился из сандвичей, кофе расплескался на блюдца. Уилл улыбнулся, взял бумажные салфетки с соседнего столика и вытер блюдца.

– Только одна официантка, – пояснил он. – Она, похоже, сбилась с ног.

Джеральд скорчил бы гримасу и скорее всего попенял бы официантке. «Интересно, – подумала Гиацинта, – я когда-нибудь забуду Джеральда? Глупый вопрос. Он отец моих детей и хозяин моей судьбы. Он может за полминуты растоптать меня».

Гиацинта выпрямилась на стуле. Уилл рассказывал о своем отце, который чувствовал себя не вполне хорошо, хотя мог бы чувствовать себя лучше, если бы не был трудоголиком…

Ей следует быть внимательнее. Прошло уже несколько недель с того времени, как она впервые разговаривала с человеком, который не проявлял ни назойливости, ни любопытства, не выказывал жалости и не ждал никаких объяснений. Такое общение – настоящая отдушина. Нужно это ценить и вести себя соответственно. Однако могли возникнуть и сложности. Взгляд Уилла скользнул по руке Гиацинты, на которой не было обручального кольца. Вполне вероятно, что он собирался спросить, когда увидит ее снова. Странно! Ведь выглядела она отвратительно. А как еще можно выглядеть, если толком не ешь, не спишь и не занимаешься физическими упражнениями?