Пожар сердец - [46]

— Я не могу взять тебя в спешке, — ты слишком дорога мне. — Саймон чуть отстранил ее и долго, напряженно вглядывался в ее лицо. — Я хочу, чтобы наша первая ночь стала великолепным событием, а не каким-то скомканным актом. Но… — Его взгляд был полон отчаяния. — Если бы эти кретины не приехали, любимая, ты была бы моей.

Он рывком поднялся, и в ее сознание проник звук закрывающейся молнии.

— Что мне делать? — вымученно спросила она, отрешенно наблюдая, как он застегивает черную джинсовую рубашку, заворачивает до локтей манжеты, оставляя смуглые руки обнаженными.

— Я бы с радостью предложил тебе никогда, не покидать моей постели. — Саймон невесело хмыкнул, его лицо еще полыхало румянцем желания, но губы уже начали складываться в ироничную усмешку — он снова отдалялся от нее. — Но трезвый голос рассудка твердит о другом. Анни, девочка, ты должна поторопиться: вставай и одевайся.

— Но во что! — несчастно пробормотала она. Ее мозг с трудом воспринимал реальность, лоно, превратившееся в единый сгусток страсти, до сих пор было объято огнем.

— Я бы предпочел видеть тебя голенькой, такой, как сейчас, но… тебе придется надеть вчерашнее платье. У тебя есть несколько минут, потом водитель отвезет тебя в отель.

— Но это…

— Делай, как я говорю, — настойчиво сказал Саймон, голос у него был добрый, заботливый. — Тебе нужно переодеться, привести себя в порядок… как-то утрясти свои чувства. Заодно привезешь мне завтрак — ты ведь не хочешь, чтобы я умер от голода, правда? — Он остановил ее протест поцелуем в лоб. — Ты это сделаешь для меня?

— Да, конечно, — выдавила она.

Он легонько потрепал ее по подбородку и уже в дверях обернулся.

— Держись и не вешай нос, если любопытные начнут пялиться на тебя.

Изумрудные глаза горько сверкнули сквозь позолоченные локоны.

— Мне плевать, что они подумают, — спокойно и гордо произнесла Аннетт и вскинула голову. Она вышла повзрослевшей из объятий Саймона, любовь завела ее слишком далеко, чтобы переживать из-за косых взглядов. — Я никому не позволю лезть мне в душу.

Он мягко улыбнулся, затронув ее сердце.

— Сладкая девочка, ты не перестаешь удивлять меня. Чем больше… и ближе я тебя познаю, тем сильнее убеждаюсь, что ты — совершеннейшее дитя, не приспособленное к жизни в реальном мире. Ты видишь только те вещи, которые приемлемы для тебя, а от окружающей грязи предпочитаешь прятаться в раковину. Не знаю, хорошо ли это…

Не прибавив к странному умозаключению ни слова, он ушел. Аннетт в замешательстве натянула платье и подошла к зеркалу, чтобы застегнуть молнию на спине. Покончив с этой нехитрой операцией, она перевела взгляд на свое отражение в туманных наслоениях зеркала. Внешне все было привычно — из параллельного мира смотрела бледная девушка с тонкой мальчишеской фигуркой и каскадом тяжелых растрепанных локонов.

Но тут ей в глаза бросились новые странные детали — словно принадлежавшие вовсе не ей, а чужой женщине. Руки ее онемело опустились.

Аннетт с ужасом заметила бледно-розовые круги помады в запекшихся углах рта — в этом были повинны ненасытные губы Саймона — и торопливо стерла их тыльной стороной ладони. Размазанная помада не желала отставать от нежной кожи, но это показалось ей мелочью, когда она увидела следы его поцелуев на шее; такие же яркие лихорадочные пятна были видны в вырезе платья на груди.

— О Боже, — обреченно вздохнула она и тщетно попыталась замаскировать истерзанную кожу, впитавшую запах его одеколона и страстную влагу губ, — подтянула лиф платья повыше и набросила на плечи накидку из золота волос. В глубокой долине между торчащими грудками, напрягшимися под холодным шелком, все еще виднелось красное пятнышко; она тихонько потерла его и судорожно всхлипнула — так свежо было воспоминание о его бесстыдных руках, губах, о его могучем, отвердевшем от ее ласк теле!

Она слепо моргнула и, отчаянно тряхнув головой, выбежала из трейлера. Пока она шла к автобусу, стараясь держаться в тени скалистых гор, с ней несколько раз здоровались, и она только кивала в ответ да слабо пожимала чьи-то протянутые в знак приветствия руки. Но когда услышала чей-то намек по поводу помятого вида, гордость и чувство собственного достоинства заставили ее расправить плечи и вложить последние силы в уверенную упругую походку. Твердя, как попугай, заученную фразу — никого не касается, что было между мной и Саймоном! Пусть все убираются к чертям! — она дошагала до автобуса и плюхнулась на дальнее от водителя сиденье.

— Мне подождать вас или вы останетесь завтракать? — сухо осведомился шофер, когда автобус затормозил у стоянки рядом с отелем.

— Я думала, вам дали ясное указание подождать меня. — В ее голосе прозвучало еле сдерживаемое раздражение: шофер не имел никакого права осуждать или не осуждать ее! — Я вернусь через пятнадцать минут.

С нарочитой независимостью она прошествовала к выходу и спрыгнула со ступеньки вниз, больно ударившись плечом о железный косяк. Охнув от злости, она быстро промаршировала в отель.

Уже собирая для Саймона сумку с едой, она, как ей показалось, поняла, отчего шофер разговаривал с ней с такой деловитой сухостью — должно быть, у него вошло в привычку развозить ночных гостей Саймона по отелям, поэтому он отнесся к этому равнодушно, как к закономерности!