А Васе было девять. Он всегда первым ввязывался в драку.
— Всегда ты задираешься, — укорял Митя товарища. — Вот поймают тебя, намнут бока, — небось, перестанешь лезть…
Вася обычно долго отпирался, уверял, что не он первый начал, но потом признавался.
Так бы и дружили ребята, если б не удочка. С нее все и началось…
Был солнечный августовский день. От жары пожелтели травы, потрескалась высохшая земля, а воздух стал пыльным и горячим. Казалось — вот-вот воздух воспламенится и превратит в пожарище леса, поля, горы и долы.
Ребята купались, им не хотелось выходить из прохладного ставка, окруженного камышами. Накупавшись вдоволь, они вышли на берег, оделись.
Митя стал разматывать лёску и прилаживать крючки и поплавок.
— Мить, а Мить! Дай-ка сначала я удить буду, — попросил Васька.
— Погоди ты, — ответил Митя, — видишь, прилаживаюсь.
Но Васька не стал ждать, а схватив лежавшую на траве удочку, побежал к ставку.
Леска с крючками и поплавком тянулась по земле, — вот-вот порвется, потеряются крючки.
— Постой, Васька! — крикнул Митя. — Лёску порвешь. Слышишь, постой!
Но Васька побежал еще быстрее.
Не стерпел Митя, подскочил к товарищу и крикнул:
— Отдай! — И выхватил у Васьки свою удочку.
Тогда Васька обозлился и, схватив лёску, стал рвать ее на части.
— Ты что это делаешь? — схватил его за руку Митя Пироженко, но Васька вывернулся и, отбежав в сторону, стал выкрикивать:
Пироженко-пирожок
Рыжий волос пережог…
Ребята часто так дразнили Митю Пироженко, но от товарища своего он этого не ожидал.
— Уходи вон, — сказал Митя обиженно.
— И уйду! — закричал, убегая, Васька. — Лучше я буду с Хомой дружить! Его все боятся. А ты — трус…
Ничего не ответил ему Митя, смотал удочку и пошел к ставку.
А Васька пошел в деревню.
Но не успел он свернуть с лесной тропинки, как из-за куста кто-то окликнул Ваську.
За кустом сидел Иван Кырпатый. Он, наверно, все слышал, сидя за кустом. Рябой, с торчащими, как у сома, длинными усами, он был похож на какое-то хищное животное. В деревне его не любили за то, что он бездельничал и часто напивался. Колхозники исключили его из колхоза за лодырничество и пьянство. Вот и теперь, когда все заняты работой, сидит он на траве, пьет водку и ест помидоры с хлебом.
— Присаживайся, — сказал Кырпатый. — Правильно сказал ты про Митьку. Не дерется, не курит… Папкин сынок. А ты вот молодчина. Правду я говорю, а?..
Васька глянул на рябого усатого Ивана, улыбнулся и сказал:
— Митька — трус, я ему лёску порвал!..
— Молодец! — похлопал Кырпатый Ваську по плечу. — Геройский ты парень! А вот с рыжими не дружи. Они все такие, въедливые. Вот отец его, председатель, исключил меня из колхоза. Паразит, говорит, ты. А ведь мы с ним вместе выросли. Ни с чем он не считается. А Митька, видно, весь в отца — гордый, ехидный.
Кырпатый посолил помидор, съел его и продолжал:
— Ну какой же это друг, а? Из-за удочки товарища прогнал, изругал, обидел…
Слушал Васька долгую речь Кырпатого и все больше злился. Ему теперь казалось, что Митька и вправду ехидный, злой. И Васька решил отомстить Митьке за обиду…
Кырпатый достал из кармана конфет и дал Ваське.
Потом поднялся, засунул бутылку в карман и пошел с Васькой в деревню.
И когда они подходили уже к деревне, на краю которой показался дом Митьки Пироженко, Иван Кырпатый прищурился и сказал:
— Чуешь, парень! Я на твоем месте не простил бы рыжему. Ей-богу, не простил бы… Вот когда был я таким, как ты, меня тоже товарищ обидел…
Васька с интересом вслушивался в слова Кырпатого. Ему хотелось узнать, как поступил Кырпатый, как он отомстил за обиду… И Кырпатый продолжал:
— Ладно, ты меня обидел, ну, я тебе этого не прощу. Выбрал я время такое, удобное: он в лесу был, матка с батькой в город уехали, дома — никого. Вскочил я во двор, подложил соломки под его голубятню, зажег спичку и ушел себе. Никто и не увидел. Приходит он из лесу домой, а его голубятня сгорела.
Слушал Васька Кырпатого и решил сделать то же самое. Он только спросил Кырпатого:
— А Митька-то узнал, что ты поджег?
— Ни-ни-ни! Про то рассказывать не надо. Так никто ничего и до сих пор не знает… Я маленький был…
— Ну, хорошо, — сказал Васька и, попрощавшись с Кырпатым, сразу повернул на свою улицу.
Он забежал к себе в хату. Слепой дед Егор спал. Васька встал на стул и достал из буфета спички.
Затем тихонько, чтобы не разбудить деда, запер дверь на ключ и помчался на край деревни, к Митькиному двору.
Прибежал Васька, постоял у тына, осмотрелся кругом и вскочил во двор.
Беспокойно колотилось у Васьки сердце. Он бросил у голубятни охапку соломы, поджег ее и побежал к тыну. Там он остановился, вспомнил о голубях и хотел вернуться — выпустить голубей из будки, но струсил и перескочил через тын на улицу.
Оглянулся Васька, — никого вокруг нет, а будка уже загорелась. Побежал он на баштан, спрятался в курене, сидит и дрожит…
Скоро запахло дымом. Выскочил Васька на бугор, видит: охвачена пламенем вся Пироженкова изба. Ноги сами понесли его к деревне. Он бежал, желая лишь одного: чтобы поскорее колхозники потушили пожар. Но, вспомнив, как сам он подкладывал солому, доставал спички, Васька остановился посреди дороги и заплакал.
