— Будь спокойна, любимая моя. Я ни за что на свете не обижу тебя.
Он убаюкивал ее лаской, хрипловатым рокотом низкого голоса, а потом опустил руку к ней на грудь, лаская ее маленькие соски, пока они не затвердели и не напряглись, ожидая продолжения.
Крохотные потайные пуговички ее блузки, если понять их хитроумное устройство, легко поддавались. Он опустил блузку, глядя на перламутровое свечение тела над более темными атласом и кружевами.
— А ты знаешь, что некоторые цвета меняются при лунном свете? — Приподняв ее, чтобы спустить бретельки с плеч, он приспустил комбинацию.
Нежно-нежно он прижался губами к ее мягкой груди, ласково покусывая просвечивающие темным шелковистые кружки зубами, пока не почувствовал, что они снова упираются в хрупкий кружевной барьер.
— Моя ненаглядная, моя богиня, любовь моя, — шептал он, уткнувшись в пахнущую цветами мягкость ее тела.
Рейн чувствовала, как огненные стрелы пронзают ее всякий раз, как его губы касаются ее грудей. Голова ее откинулась на песок, и она невидяще взглянула в светящуюся темноту.
— Сайлас, мы не должны… не здесь… не сейчас… — Ее слабый голос унесло в море тем же теплым бризом, который сдувал его мягкие густые волосы ей на шею.
Приподнявшись на локте, он просунул под нее руку, чтобы расстегнуть лифчик.
— И ты приказываешь мне остановиться сейчас, в разгар важнейшего эксперимента по видимости в ночных условиях?
Он очень хорошо сознавал, что им уже не остановиться — ни ему, ни ей.
— Красное становится черным; оранжевое превращается в серое. Посмотрим, как будет выглядеть розовое.
— Сайлас, — взмолилась Рейн, хохоча до изнеможения. — Ты не боишься, что нас кто-нибудь увидит?
Достигнув своей цели, он нагнул голову и взял губами маленький темный венчик ее груди. Только после того, как она почти потеряла рассудок, он поднял голову и прошептал:
— Патрулирование берега окончилось после второй мировой войны. Но идея хорошая.
Смех разжигал ее, как самые чувственные ласки. И пускай хоть весь мир смотрит, она уже не может противиться переполняющему ее экстазу. У нее перехватило дыхание от пульсирующей дрожи удовольствия, когда его рука скользнула ей под юбку и коснулась шелковистой кожи между бедрами. Все нервные окончания ее тела откликались на прикосновения песка, моря и Сайласа. Она впилась ногтями в его спину и стала тянуть его за рубашку.
— Дорогой, а как же рыбаки? — спросила она, задыхаясь, когда расстегнула его ремень, а он обнажил ее полностью.
— Славные они люди! Теперь помоги мне выбраться из этой рубашки.
Рейн сдалась. Она открыла, что немного опасности, не говоря уже о полном отсутствии удобств, само по себе возбуждает. Она стащила рубашку с его мускулистых рук, прижав лицо к его груди, и, когда ее губы наткнулись на его крохотные напряженные соски, она нежно сжала их зубами и услышала, как у него перехватило дыхание.
— Предупреждаю тебя, маленькая, я на пределе.
Ничто их не сдерживало — они оба достигли грани, из-за которой нельзя было вернуться. Сайлас, щадя ее, поднял ее над собой и перекатился на спину.
— Кажется, мы выбрали каменистый пляж, — пробормотал он, придерживая ее прохладные бедра и невыносимо медленно опуская ее на себя.
Ракушки впивались ему в спину, песок сыпался с ее тела, но они были слепы и глухи ко всему, кроме пылающего стержня в центре их вселенной.
— Ах, сладкая моя!
— Миленький, ааааааах!
Рейн первой пришла в себя.
— Милый, а здесь не опасно купаться ночью?
— Ммммм?
— Я вся в песке. — Неосознанным жестом она подняла руки к волосам, и на него посыпался песок. — И мне, наверное, нужна щетка.
Любуясь невыразимой прелестью наклонившейся к нему женщины, Сайлас сказал:
— Когда вернемся домой, напомни мне, у меня есть одна специальная щетка, какой я скребу устриц.
Вода была спокойной и приятно прохладной. Сайлас набрал в ладони пушистую пену и положил на ее грудь, любуясь тем, как маленькие соски постепенно выступают из пышной массы. Потом добавил еще горсть ей на спину, проведя руками по шелковистой коже от плеч до изящного изгиба ягодиц.
Рейн нашлепнула пену ему на плечи.
— Достаточно ли тебе регалий или еще добавить нашивку? — дразнила она, нахлобучивая следующую шапку пены ему на голову.
Он прижал ее к себе и, когда теплый прибой закрутился вокруг их бедер, поцеловал, ощущая соль на ее сладких губах. Потом они шли вдоль берега, пока не высохли настолько, что смогли одеться.
— Это может превратиться во вредную привычку, — прошептал Сайлас, еще раз остановившись, чтобы поцеловать ее, когда они вернулись к маленькой горке одежды, оставленной неподалеку.
Он вручил ей комбинацию, а когда та прилипла к ее влажной солоноватой коже, помог натянуть на бедра.
— Ты сможешь жить в Бакстоне? Это, конечно, не ахти какая столица, но у меня уже слишком много тут вложений, чтобы сниматься с места.
— Мне и в шалаше будет хорошо с тобой.
— Это тебе джунгли тетушки Джейн в душу запали.
— Нет, любимый, ты. Джунгли тетушки Джейн — это только гарнир на моей тарелке. Основное блюдо — ты. — Она отвела его руки, заправила ему в брюки рубашку и застегнула на них молнию. — Вот видишь, какой я могу быть полезной?
