Поздний гость - [2]

Пути мои неслышны и незримы,

Полынь и терн их густо оплели.

И шествуют немые серафимы

Вослед за мной туманами земли.

Быть может, там, за дальнею горою,

Еще цветут безветренные дни

И белый дом, овеянный зарею,

Струит в закат прощальные огни.

Я всё отдал за звездную пустыню,

За тень крыла, за отзвуки шагов;

Я пью вино, пронзенное полынью,

И горький мед безводных берегов.

СВЯТОЙ ГЕОРГИЙ

Святой Георгий! Лунный щит,

Молочно-белый конь из вьюги…

Мороза радужные дуги

Цветут на лилиях ланит.

Святой Георгий! Реют хлопья,

Трепещут крыльями у плеч…

Звенящий ветер точит меч

О среброкованые копья.

Святой Георгий сходит с гор;

В долине яблонь веет медом,

И белый год летит за годом

В холодно-радужный простор.

Дымятся вынутые соты,

Пылают свечи дольных дней…

Чтоб стало пламя холодней —

Я трону воск копьем заботы.

Когда же в зреющем саду

Нальются яблоки тоскою —

Я вновь к нагорному покою,

К вершинам снежным отойду.

* * *

Я сжег себя на медленных кострах,

Отдал себя всем ветрам и дорогам

И по полю развеял серый прах

Души моей, взыскующей о многом.

Уста мои сдружились с немотой,

И насмерть слух молчаньем черным ранен;

Луна взойдет над древней пустотой —

Мне зов ее понятен и желанен.

В дыхании размеренных Часов

Один закон, заложенный судьбою:

— Ни чисел нет, ни меры, ни весов,

И все дела — развеются с тобою.

* * *

Сушит губы соленая мгла;

Я тебя провожу до порога;

Знаю — будет, как смерть, тяжела

Предстоящая утром дорога.

Ты нескоро вернешься домой;

Твой корабль осужден на скитанья, —

Посмотри, кто стоит за кормой,

Чье над парусом веет дыханье.

Посмотри, чье струится крыло

Над разорванной пеной прибоя,

Как темно и недвижно чело

У того, кто идет за тобою.

* * *

Ты живешь в омраченной долине

У широкой и темной реки;

Я покорно пришел к тебе ныне

В неживые немые пески.

Я пришел отдаленной дорогой —

Через степи, моря и костры,

Чтоб склониться на берег отлогий

И принять огневые дары.

Я молчанья морей не нарушу,

Проглочу исступленный свой крик…

О, зажги мою слабую душу,

Мой бессильный и робкий язык!

* * *

Вновь в мою неприбранную келью

Ты вошел, суровый серафим;

Из гранита высечена челюсть,

Меж бровей клубится серый дым.

Веет ветр от неподвижных крылий,

Меч времен в опущенной руке,

Мертвый нимб из раскаленной пыли

И печать пространств на языке.

Погоди. В развернутый свой свиток

В скорбный час меня не заноси;

Дай допить отравленный напиток,

Дай мне ржавой горечи вкусить.

Пусть заката пламенные змеи

Мне изгложут сердце до конца;

В этот час коснуться я не смею

Твоего гранитного лица.

* * *

Дышу сухим песком пустыни,

Бреду за тяжкою арбой

Вослед неведомых мне скиний

Путем, указанным Тобой.

Лижу запекшиеся губы

Концом кровавым языка

И слышу скрип, и окрик грубый,

И шаг медлительный быка.

Я изнемог, но не отстану,

Жестокий полдень претерплю,

Или посыплю солью рану

И жажду кровью утолю.

* * *

Через пропасти — к горным вершинам,

К снеговой непорочной заре!

На вознесшейся в небо горе

Обвенчайся с Женою и Сыном.

Если слабое сердце боится

Ледяных осиянных мечей, —

Окуни его в холод криницы,

В звонкоплещущий горный ручей.

И, одевшись в нетленные ткани,

Позабудь о тернистой земле,

Где неведомый путник по мгле

Простирает пронзенные длани.

* * *

Ты хотел. Я лишь вызрел на ниве

Оброненных тобою семян;

Лишь стрела на звенящей тетиве —

Я твоими хотеньями рьян.

Не суди, не меняй же уклона

Предрешенных в начале путей, —

Я в ряду твоих бедных детей —

Всех послушней веленью закона.

* * *

Я не знаю любви, я любви не хочу;

Я один на вершине, средь мрака,

Подставляю чело ледяному мечу

Надо мной запылавшего Знака.

Что мне в женских устах и приветной руке,

В дальних радостях звонкой долины?

Я во льдах причащаюсь Великой Тоске,

Вознесенный, Забытый, Единый.

Мое сердце, как чаша, до края полно;

Не пронзайте ж мне сердца любовью, —

Иль оттает оно, или дрогнет оно

И зальет вас дымящейся кровью.

* * *

Как-то свеж, но по-новому горек

Этот ветер, развеявший день,

Будто горечь любовную пролил

В золотую октябрьскую тлень.

Будто брызнул мучительным ядом

В затуманенный лик тишины, —

Иль то плачет растерзанный дьявол,

Оседлавший обрывок луны?

Этот ветер! Душа моя стынет, —

Я, быть может, лишь призрак давно…

Я отравлен напитком полынным,

Что любовь подмешала в вино.

* * *

На тебе снеговую парчу

Изукрасили лунные тени;

Как-нибудь доплыву, долечу,

Как-нибудь доползу на коленях.

Ты меня не кляни, не гони,

Огляди мою тяжкую ношу, —

Всё безмолвно к ногам твоим сброшу —

Ночи, утра и пьяные дни.

* * *

Вижу в блеске далекой зарницы

Довершенного странствия цель;

Обожженное тело томится —

Жестока огневая купель.

Скоро ризы багровые скину

И, разжав облегченно ладонь,

Свое дымное сердце закину

Навсегда в твой холодный огонь.

* * *

Есть такая Голубая долина,

Ласковая, как слово — мама;

Это в ней Господь нашел глину

Для сотворенья Адама.

Я не знаю, как она зовется —

Может быть, любовью или смертью,

Только нигде так сердце не бьется,

Как под ее голубой твердью.

И когда мне приснятся рябины,

Что видел я дома когда-то,

То значит — брат из Голубой долины

Пожалел своего земного брата.

И если сон подарит меня словом,

Что слышал я в колыбели,

То значит — под светлым кровом

В той долине его пропели.

* * *

И вновь приду к тебе небитыми путями

Степей раскиданных, нерубленных лесов