Позади Москва - [169]

Крики, плач, ругательства. Эти их тупые и бессмысленные: «Не-ет! Что вы делаете! Не надо! Уходите! Ну пожалуйста!» Командир одного из взводов, перекрывающих подходы к очищенным от противника воротам, вышел к толпе, четко и ясно объявил приказ отступить назад, но его даже не слушали. Женщины визжали что-то ему в лицо сквозь слезы, то отступая назад от прицела его карабина, то снова подходя ближе, когда он переводил прицел в сторону. В растущей толпе уже сформировались группы со своими лидерами, ведущими агитацию прямо здесь, под их прицелами, или прячась в тени и за чужими спинами, или даже открыто. Среди русских нашлись люди, знающие английский: они пытались что-то объяснять солдатам, требовать, выражать возмущение. Это было бы, может быть, даже смешно, если бы вокруг и позади этих ненормальных не копилась мрачная, злая, уже не бормочущая, а глухо ревущая толпа. Какое счастье, что русское правительство так последовательно боролось с попытками некоторых активных групп своих граждан довести хотя бы до стадии рассмотрения закон о том, что их не считают рабами. О хотя бы ограниченных правах населения на владение нарезным оружием. Будь пусть у каждого сотого в этой толпе пистолет, карабин и умение с ними обращаться… Но даже и без этого офицерам вскоре стало ясно, что происходящее не просто представляет опасность – что сейчас произойдет нечто, что может войти в историю своими масштабами. Требования разойтись игнорировались, выстрелы в воздух, поверх голов, заставляли отшатнуться назад только первые ряды толпы, а остальным было на них наплевать. Картина была жуткой: она навсегда запомнилась тем, кто ее увидел и остался жить. Освещенный пожарами флаг на куполе высокого здания над стеной с отбитыми зубцами вдруг пополз вниз. Несмотря на то что столько всего происходило одновременно, толпа увидела это сразу. И замолчала на несколько невероятно долгих секунд, – пока оборачивались назад те, кто смотрел на нее поверх стволов, медленно отступая назад, к кажущимся беззащитными коробам 37-тонных боевых машин. А потом толпа взревела и разом качнулась вперед. По флагштоку медленно, рывками поднимался флаг, кажущийся отсюда, с площади, маленьким. Его развернуло порывом ветра и тут же снова опустило вниз, но все уже успели увидеть. Закричавшая, взвывшая по-волчьи толпа рванулась вперед.

Сложно сказать, кто на самом деле выстрелил первым. Стрельбы было много все эти минуты. Много стреляли в Кремле, где безнадежное сопротивление по-прежнему было отчаянным. Много стреляли по Кремлю снаружи, со стороны Красной площади и сада. Стреляли и в самой Москве: было понятно, что зачистка очагов даже спонтанного сопротивления – работа на много дней. Девять рапортов из десяти заключали, что на Красной площади, прямо перед граненой пирамидой мавзолея и куполом с этим все еще не поднявшимся до самого верха флагом, стрельба началась без команды, сама. И сразу по всему фронту. Экипажи боевых машин и спешенные пехотинцы были к этому моменту уже полностью готовы. Первые ряды ринувшихся вперед людей полегли целиком за секунду, но толпа проскочила поверх их тел, не затормозившись ни на мгновение.

Толпа – это огромная сила. Спрессованная давкой, подогретая невероятностью происходящего – ночью в оранжевом огне, с ревом и грохотом, немногочисленностью врагов впереди, – толпа просто не могла воспринять первые десятки упавших как что-то значимое. Наверняка больше людей было раздавлено, растоптано тысячами пар топочущих ног, чем убито пулями. Толпа может сокрушить другую толпу, если градус ее накала выше. Может потерять половину своего состава, но раздавить противостоящих ей людей, вооруженных палками, арматуринами, камнями, ружьями. Так было уже много раз даже на территории бывшего Советского Союза, не говоря о всем мире, за хотя бы последнюю сотню лет. Исключение может быть обеспечено, обосновано только одним фактором. Подавляющей огневой мощью.

Боевая машина пехоты М2 «Брэдли» оснащалась 25-миллиметровой нарезной автоматической пушкой М242 «Бушмастер» и спаренным с ней пулеметом М240 калибра 0,3 дюйма – бывшим бельгийским FN MAG. За каждую секунду два этих ствола с каждой машины выпускали столько снарядов и пуль, что исходные иллюзии толпы по поводу своей всесокрушающей мощи были развеяны в буквальном смысле этого слова. На дистанции в несколько десятков ярдов даже 10-граммовая пуля единого пулемета пробивала по несколько тел сразу, осколочный же снаряд «Бушмастера» мог разорвать человека на части. В течение нескольких невыносимо длинных мгновений все стволы защищающихся пехотинцев молотили с максимальной скорострельностью, а напирающая толпа, еще ничего не поняв, давила вперед, толкая уже мертвых, но еще стоящих на ногах людей на летящую в них смерть.

Техническая скорострельность «Бушмастера» в автоматическом режиме составляла около 200 выстрелов в минуту. На борту каждой боевой машины находилось 70 и 230 патронов к пушке в двух коробах-кранцах и еще 600 в укладке в глубине корпуса. Пулемет выдавал от 650 до 950 выстрелов в минуту, но питание устанавливаемых на «Брэдли» М24 °C осуществлялось из 200-патронных лент, что обеспечило именно пулеметам максимальную эффективность в сложившихся особых условиях боя. На несколько секунд возникло шаткое, текучее равновесие – через тела уже упавших с воем и криком лезли вперед все новые и новые люди, потому что до них еще не доходило, что сейчас будет уже с ними самими. Им казалось, что еще несколько мгновений ужаса, еще два десятка метров разбега – и все кончится: они доберутся до цели и удовлетворят свою ярость. Но пули и снаряды продолжали рвать ряды людей, сначала бегущих им навстречу, потом остановившихся, сбившихся в кучу, шатающихся и шарахающихся влево и вправо, вперед и назад почти на одном месте. Потом вся толпа разом побежала обратно – от смерти, продолжающей сечь и терзать ее. Команды «прекратить огонь» не действовали сразу: испытав свой собственный страх, люди за прицелами пулеметов и автоматических пушек позволяли себе дать еще одну или две лишние очереди. Пусть идущие уже в спины бегущих, но только одни и позволяющие обеспечить безопасность. Только одни и доходящие до людей, не понимающих иного языка.