Позади фронта [= Полевая жена] - [4]

Но как она не храбрилась, вялые и сонные жесты выдавали серьезную болезнь. Он был убежден — тиф.

— Выздоравливай, — кинул он через плечо, и, уже выйдя из жердяной хижины, краем глаза поймал, как женщина снова ткнулась лицом в постель, прежде даже, чем за гостем захлопнулась дверь.

Из синей тьмы черным призраком выступала кирпичная труба на пепелище. Позади, в Катерининой халупе, надсажалась железная печь, сильная тяга вышвыривала в небо россыпь мгновенно гаснущих искр. Притихшие дома разбрелись вдоль улицы, придавленные тишиной и необъятностью зимней ночи.

Старший лейтенант медслужбы Синьков с амбулаторией расположился в доме на краю. Все прежние запахи в избе были вытравлены йодом и карболкой. Синьков разутый, но в одежде лежал на кровати поверх армейского одеяла и при свете перелистывал трофейный немецкий журнал с фотографиями хорошеньких манекенщиц на каждой странице.

— Обоим нам вломят по выговору: нельзя было принимать ее без осмотра, — спокойно рассудил он, выслушав Копылова, бросил журнал и стал обуваться.

Копылов привел его на место, но сам не стал заходить в лачугу.

— Пользы там от меня никакой — нужен врач.

Назавтра Коноплянскую на попутной машине отвезли в госпиталь для тифозных. Копылов хотел наведаться в Катеринину избушку и временной своей властью переселить старуху вместе с пацаном куда-нибудь к соседям: одна она и дров не наготовит. Из-за того, что он был знаком с Катериной, ему казалось, что доля ответственности за судьбу малыша легла и на него.

Времени заскочить к ним он так и не выбрал: получили приказ остановить все работы на аэродроме и перебазироваться в другое место. В суматохе Копылову стало уже не до Катерины, не до ее старухи с пацаном.

Вспомнил про них, когда выехали из деревни. Разложив на коленях пятикилометровку, лейтенант сидел в кабине головной машины. До темноты нужно было успеть выбраться на шоссе. Колесили проселками через лес.

Внезапно из кустов по передней машине стеганула автоматная очередь — в Копылова угодили сразу две пули…

2

Из госпиталя в свою часть добирался на попутных машинах. Давно началось летнее наступление, линия фронта перекинулась почти к границе. Фронтовые дороги жили суматошной, но по-своему упорядоченной жизнью. На КПП девчата-регулировщицы привычным взмахом флажка останавливали машины, требовали документы. Справка о ранении давала Копылову право на небольшой комфорт: регулировщицы старались посадить его в свободную кабину.

На КПП у пересечения дорог встретил офицера в летной форме, тот сказал ему, где размещен БАО. Оказалось, совсем близко, меньше пяти километров. Федор хотел уже идти пешком, так ему не терпелось. Беспокойство, охватившее его вдруг, удивляло самого Копылова. Никаких причин спешить у него не было: он так мало пробыл в БАО, что и друзей не успел завести. И все же единственное место, где его могли помнить — БАО. Был, правда, еще дом, но он остался в таком далеком тылу, будто в навсегда ушедшем прошлом.

Попутная машина скоро подвернулась. В село въехал, стоя в кузове. Деревня была побогаче тех, какие попадались зимой, многие дома крыты железом. Грязь была непролазная. Грузовик, ухая в ямины, мотался в пробитой колее.

Почти на середине деревни у пятистенного дома под навесом крыльца стоял часовой. Копылов забарабанил в верх кабины, и шофер подвернул к обочине.

Его увидели из окон, и не успел Федор отряхнуться и застегнуть пуговицы на гимнастерке, из штаба выбежала машинистка Оля Зайка, восторженная и моложавая женщина лет тридцати, вслед за ней появился степенный помкомбат капитан Иванов и начальник КЭЧ Сидельников — он оказался тут по случаю. Радистка в красной повязке на рукаве — дежурная по штабу — улыбалась Копылову из двери. Но ее-то он и совсем не помнил.

Накинулись с расспросами. На время он стал героем: как-никак раненых в БАО — раз, два и обчелся. Приятно было очутиться в центре внимания: но вместе с тем Копылов испытывал неловкость в том, что бандитские пули прошили ему плечо и руку, сам он ничего героического в этом не находил — могли ведь и вовсе не затронуть.

— Бледный как стена, — решила Оля Зайка, скорее всего от избытка бабьей жалости, но не потому, что он в самом деле выглядел так уж скверно. — Поди, с утра ничего на ел?

Старший лейтенант Сидельников вызвался проводить до столовой — ему по пути было.

— У нас не знаешь, где кухня, — не найдешь — разве по запаху. В саду замаскировались — курорт. В дождь только плохо, брезенты натягиваем. Ну да и здесь долго не засидимся — наступаем. — Сидельников вел его задами дворов, через огороды и сады. — Скоро через границу шарахнем, уже приказ получили: выдать офицерам новое обмундирование и яловые сапоги взамен кирзовых.

— При чем сапоги? — удивился Федор. — В кирзовых плохо наступаем?

— Не щеголять же по Европе в кирзовых.

Длинный стол из неструганных досок, накрытый клеенкой, и две скамьи вдоль него примостились в тени старой груши. Невдалеке — колодезный журавль, по другую сторону оврага среди поля — немного деревьев и соломенная крыша одинокого хутора. Запах тушенки и комбижира наносило от походной кухни.