Поют черноморские волны - [9]

Шрифт
Интервал

— Так и наш «Красный Кавказ» первым на всех флотах получил звание гвардейского, — заметил у памятника Авдеев. — Потомству в пример… Обелиска достоин наш крейсер, памятника…

Мы прошли небольшой Матросский бульвар. Нагорную площадь за ним открывает памятник Ленину. Он принадлежит всему Севастополю. Его видят с кораблей, входящих в бухту с Северной стороны…

На Нагорной площади, в тени старых деревьев, — весь в снарядных осколках старый собор. Он давно уже не служит церковникам, но место это свято в памяти народной. Никто не помнит, как когда-то именовали собор, давно зовут его Адмиральским и приходят к нему с цветами: здесь схоронены великие адмиралы — Лазарев, Нахимов, Корнилов, Истомин.

Обо всем этом рассказывает Авдеев, постукивая на ходу своей палочкой, и мы видим в нем теперь учителя истории Анатолия Федоровича. Ему нравится наше внимание, и он продолжает как на уроке:

«Ветер веков проносится над Усыпальницей Адмиралов, и время не властно над их бессмертными именами. И Башня Ветров хранит их вечный покой… Вот она перед вами, рядом с собором, — слепок древнейшей мраморной башни в Афинах…»

Мы действительно увидели высокую старую башню среди остатков былых строений, не мраморную, но достаточно загадочную.

— История объясняет все на земле, — как бы отвечая на наши вопросы, снова заговорил Авдеев. — Башня Ветров — наш севастопольский долгожитель, ей почти полтораста лет. Когда-то она служила для вентиляции книгохранилищ старой морской библиотеки. Библиотека давно разрушена, осталась одна башня. Живет сама по себе, командует ветрами, хранит Усыпальницу Адмиралов. Чем плохо!..

Мы подошли к Башне. Вестником прошлых веков она возвышалась над городом, старая, но необветшалая. Как страж города-крепости непоколебимо стояла Башня, и морские ветры звучали в ее створах на разной высоте даже в этот тихий солнечный день.

— Присядем в тенечке, — Анатолий Федорович опустился на ступеньку Адмиральского собора под приземистой акацией. Видимо, ходить ему нелегко, хоть и бодрится старый моряк. Мы сели. Башня Ветров против нас, казалось, тихо покачивалась на фоне плывущих облаков.

— Плывет… — проговорил и Авдеев. — А вот когда на море заштормит да задует здесь, на Нагорной, на все голоса поет башня, будто к морю рвется….

Валерик не сводил глаз со старой башни, запоминая каждый выступ, каждую трещину.

— Читал я, что в первую оборону Севастополя Корнилов и Нахимов наблюдали с этой башни за морем, — он то ли отвечал своим мыслям, то ли спрашивал Авдеева.

— Могло статься, юнга, — старый моряк повернулся к Валерию. — Да, был здесь тогда главный наблюдательный пункт — это точно. Корнилов и Нахимов бывали здесь. А в библиотеке госпиталь находился. Сам Пирогов орудовал… Жаль, молчат камни, — тихо, раздумчиво произносит Авдеев. — Заговорили бы, не только о Нахимове, о второй обороне рассказали б такое! В нашу Отечественную тут, на Нагорной, каждый камень воевал… Все вокруг горело… — Анатолий Федорович встал, подвел Валерика к самой Башне. Старый моряк и мальчик коснулись руками ее теплых камней. — Вниз смотри, красив наш Севастополь, видишь! — Авдеев оперся рукой о плечо Валерика. — Вот Большая Морская — шумит, кипит, к морю бежит. Даже в Одессе нет такой улицы! А когда пришли мы в Севастополь в сорок четвертом, прошли по развалинам до самого Приморского бульвара, по всей Большой Морской насчитали только три дома… Представь, парень!..

Так, с Башни Ветров начали мы знакомство со старым и новым Севастополем.

«Зеркало морей»

Глава размышлений о штормах, якорях и швартовке

— Что ты читаешь, Валера? — Мы сидели у самой кромки берега, в тени обвитой плющом каменной арки на Приморском бульваре. Против нас, над причудливой грудой камней в море, распростер широкие крылья орел на вершине памятника Погибшим Кораблям.

Море было всюду, куда ни кинешь взгляд. Мы ждали Авдеева.

— Нашел в книжном шкафу у Анатолия Федоровича. Интересно… — Валера передал мне потрепанную книгу в ярко раскрашенной обложке. — Джозеф Конрад. «Зеркало морей»…

Что-то дрогнуло во мне: тоже вестник далекой юности. Помню, в молодые годы мы увлекались Конрадом. Нас сближало не только море, но и то, что хотя Джозеф Конрад считался английским писателем и книги его переводились с английского, но был он не англичанином, а своим, почти русским… Я точно помню, звали его Юзеф и фамилия была у него то ли польская, то ли русская — Коженевский. Родился Конрад (пусть уж он именуется так, как на книгах) на Украине, в Бердичеве, отец его был ссыльным польским революционером, и детство Юзефа прошло в Вологде, а с морем он впервые встретился в Одессе… И море властно позвало юношу. Юзеф порывает с подневольной жизнью в России, бежит в Марсель, нанимается матросом, затем перебирается в Англию и становится английским моряком, а потом и английским писателем. И мы зачитывались его морскими романами и повестями, в которых действовали смелые, гордые люди, влюбленные в море: «Фрейя Семи Островов», «Тайфун», «Лорд Джим»… Но «Зеркало морей я не встречал никогда. Рассеянно пробегаю первую страницу:

«В книге, откровенной, как предсмертная исповедь, я пытался раскрыть сущность моей ненасытной любви к морю… Это не исповедь в грехах, а исповедь в чувствах. Это — наилучшая дань вечному морю, кораблям, которых уже нет, и простым людям, окончившим свой жизненный путь».


Рекомендуем почитать
Вестники Судного дня

Когда Человек предстал перед Богом, он сказал ему: Господин мой, я всё испытал в жизни. Был сир и убог, власти притесняли меня, голодал, кров мой разрушен, дети и жена оставили меня. Люди обходят меня с презрением и никому нет до меня дела. Разве я не познал все тяготы жизни и не заслужил Твоего прощения?На что Бог ответил ему: Ты не дрожал в промёрзшем окопе, не бежал безумным в последнюю атаку, хватая грудью свинец, не валялся в ночи на стылой земле с разорванным осколками животом. Ты не был на войне, а потому не знаешь о жизни ничего.Книга «Вестники Судного дня» рассказывает о жуткой правде прошедшей Великой войны.


Тамбов. Хроника плена. Воспоминания

До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.


Великая Отечественная война глазами ребенка

Излагается судьба одной семьи в тяжёлые военные годы. Автору хотелось рассказать потомкам, как и чем люди жили в это время, во что верили, о чем мечтали, на что надеялись.Адресуется широкому кругу читателей.Болкунов Анатолий Васильевич — старший преподаватель медицинской подготовки Кубанского Государственного Университета кафедры гражданской обороны, капитан медицинской службы.


С отцами вместе

Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.


Из боя в бой

Эта книга посвящена дважды Герою Советского Союза Маршалу Советского Союза К. К. Рокоссовскому.В центре внимания писателя — отдельные эпизоды из истории Великой Отечественной войны, в которых наиболее ярко проявились полководческий талант Рокоссовского, его мужество, человеческое обаяние, принципиальность и настойчивость коммуниста.


Катынь. Post mortem

Роман известного польского писателя и сценариста Анджея Мулярчика, ставший основой киношедевра великого польского режиссера Анджея Вайды. Простым, почти документальным языком автор рассказывает о страшной катастрофе в небольшом селе под Смоленском, в которой погибли тысячи польских офицеров. Трагичность и актуальность темы заставляет задуматься не только о неумолимости хода мировой истории, но и о прощении ради блага своих детей, которым предстоит жить дальше. Это книга о вере, боли и никогда не умирающей надежде.