Пойти в политику и вернуться - [10]

Я всегда старался рассказывать курсантам то, что узнавал сам. Тогда это все еще было довольно опасно, и «старшие товарищи» намекали мне, что надо быть осмотрительнее. А я любил, чтобы курсанты и слушатели на моих семинарах не сидели послушно кивая, а участвовали в дискуссии. Например, ставил им вопрос: «Что было бы, если бы в споре Ленина с Плехановым победил Плеханов?» Фигура Плеханова меня по-прежнему занимала. Узнав про мое увлечение Плехановым, начальник кафедры полковник Ходанович сделал мне выговор: «Не надо эту тему трогать, Сергей Вадимович. Все это очень интересно, но Плеханов же – враг». Я говорю: «Почему он враг? Он настоящий социал-демократ». Нашел что ответить! В Советском Союзе слово «социал-демократ» значило примерно то же, что диссидент.

Не нравилось и то, что я рассказывал о Бухарине, Троцком и прочих «врагах народа». Мне говорили: «Ты не понимаешь, время было такое, они подрывали единство партии». Но я-то читал в архивах, что говорили эти люди, что писали, и понимал, что все обвинения в их адрес были чушью.

Когда сын подрос, я и ему старался объяснить, что историю стоит изучать не только по школьным учебникам, сам рассказывал то, что открывал для себя. Как-то прихожу с работы, вижу, Володя расстроен. В чем дело? Оказывается, получил двойку по истории. За что? «За то, что ты мне рассказывал». Пошел я первый и последний раз в его школу. Надел форму, вижу, учительница истории – совсем девчушка, только что окончила институт. Говорю ей, что тоже преподаю историю, кандидат наук, спрашиваю, за что двойку поставила. Говорит: «Он такие вещи рассказывает про нашу историю, так же нельзя». И я понимаю, что она сама толком ничего не знает, хотя уже перестройка началась, появились публикации. Начинаю ей объяснять, а она: «Разве можно такое на уроках говорить?» Посмеялся: «Теперь все можно».

Многое действительно стало можно, и я не только преподавал так, как считал нужным, но и несколько раз получал звание лучшего преподавателя училища – за меня голосовали курсанты и слушатели, причем голосование было тайным, сейчас это не принято. Тогда, в конце 80-х, начали появляться приметы перемен везде, даже в армии. Мне казалось, что это перемены к лучшему.

ТАК ИЛИ ИНАЧЕ?

Получилось, что, поступив в училище МВД, я дослужился до звания генерал-полковника и должности министра. А мог бы после первого курса, как собирался, уйти в гражданский вуз. Странно, но никогда не жалел об этом. Хотя на милицейской службе, как и на армейской, легкой биографии не бывает. Для многих необходимость подчиняться приказу и старшему по званию – сама по себе невыносима. Я к этому относился спокойно – хотя свою внутреннюю свободу всегда ценил. Дослужившись до высоких званий, сформулировал правило: чтобы иметь право командовать, надо научиться подчиняться. Старался этому правилу следовать все 30 лет, что прослужил в силовых структурах.

Я и сейчас, когда веду жизнь гражданского человека, не жалею, что надел погоны. А вот сыну никогда не желал военной карьеры. И был искренне рад, что он выбрал гражданскую профессию. Три поколения Степашиных носили погоны – хватит.

Если бы не Горбачёв и его перестройка, я бы, наверное, закончил свою службу начальником кафедры, защитил бы докторскую, может быть, дослужился бы до начальника училища. Но сам себе я планировал так: до сорока пяти лет начальник кафедры, потом увольняюсь и иду преподавать на исторический факультет Ленинградского университета. Там я оканчивал аспирантуру и защищал кандидатскую. Чем плохая судьба? Но в стране наступили такие перемены, которые изменили все. И в моей жизни тоже. Из-за этого она сложилась так, а не иначе.

Национальность как состав преступления

Если говорить о том, что именно повлияло на формирование моих политических взглядов, то, конечно, надо вспомнить о горячих точках, в которых мне пришлось побывать в конце 1980-х – начале 1990-х. Сумгаит, Фергана, Баку, Сухуми… Я, как и большинство советских людей, до этого даже не подозревал, что в стране есть какие-то серьезные межнациональные проблемы. Сам с ними никогда не сталкивался. Ни в школе, ни в училище никто не обращал внимания на национальность, не помню ни одного пусть и бытового, но межнационального конфликта. Поэтому увиденное во время командировок в горячие точки буквально перевернуло мои представления о жизни в Советском Союзе. Оказалось, что во многих регионах страны есть застарелые – межнациональные и связанные с ними территориальные – проблемы, которые на протяжении долгого времени загонялись внутрь. Мы наивно верили в «пролетарский интернационализм», а оказалось, что это только лозунг, за которым скрывались серьезные межэтнические противоречия, многие из которых были заложены еще на этапе создания Советского Союза. Я имею в виду сам принцип национально-территориального устройства СССР с правом народов на самоопределение вплоть до отделения.

Моя первая горячая точка – Сумгаит, город-спутник Баку, где примерно десятую часть жителей составляли армяне. Социально-экономическая обстановка в городе в конце 80-х была непростая. Здесь работали многочисленные предприятия химической промышленности, которые притягивали людей из сельской местности. Средний возраст жителей – 25 лет, образование – чаще среднее, зарплаты – чаще низкие.