Поймать лисицу - [37]

И опять он безуспешно пытался решить мучительные вопросы: что же влечет мужчину к женщине? И почему его самого тянет к незнакомой девушке, лишь отдаленно напоминающей Росу?

Улыбка снова тронула его губы. "Ну, Жарко, — сказал себе Рыжий, — теперь уж ты обязательно выздоровеешь!" И мальчик снова заснул.

Дальние дали

Никогда в жизни не испытывали Лена и Влайко такого тоскливого чувства при мысли о дальних краях.

Позади осталась кошмарная ночь, в реальность которой трудно было сейчас поверить. Сидя на телеге, которой правил дядя, они все дальше уезжали от дома, то и дело оглядываясь назад. По обе стороны дороги возвышались серые скалы, хмурые и неприветливые в это раннее осеннее утро.

— Ты уверен, что точно их разбудил? — в третий раз повторила она тот же вопрос.

— Конечно, — ответил Влайко. — Я ведь тебе уже говорил.

Он вспомнил, как Йоле, его мать и братишка вскочили с постелей, когда он крикнул: "Усташи, спасайтесь!"

— Если б ты их не разбудил, их бы наверняка схватили, — прошептала Лена, поеживаясь.

Точно. Схватили бы…

— Ты молодец, — твердила Лена, стискивая руку брата.

Влайко приятна похвала сестры. Заслуженная похвала: ведь он первый вспомнил о друзьях, сказав отцу: "Я побегу разбужу их!" "Давай!" — ответил отец. "А мог бы и не пустить", — подумал мальчик.

— И все-таки они убежали, — убеждая как бы сама себя, сказала девочка.

Влайко подтвердил:

— Йоле бегает быстрее всех!..

Оба, конечно, думали о маленьком Раде, о матери мальчиков, но вслух не произнесли ни слова.

Добравшись до перевала, дядя остановил лошадей. Отец слез с телеги, чтобы проверить колеса, и, проходя мимо Лены и Влайко, бросил, улыбаясь:

— Ну что, проснулись?

Мать подняла голову, спросила:

— Где мы?

— Отсюда уже видна Сербия. Вон она! — довольно проговорил отец, показывая на синеющие вдали горы.

— Но мы ведь туда не поедем? — спросил Влайко.

— Как раз туда-то и поедем, сынок. Там спокойно. Ни тебе усташей, ни этой бойни.

— Глупости, — сказал дядя, тоже спрыгивая с телеги. — Думаешь, там лучше?

Отец ничего не ответил: верно, вспомнил встречу с четниками на току. Влайко даже улыбнулся при мысли об этом и снова подумал: "Вот тебе твои четники!" Мальчику было сейчас все равно, куда ехать, жаль только, что рядом не было Йоле, Рыжего и Раде. Впервые осознал Влайко, что их дружная компания, может быть, никогда уже не соберется.

Будто прочитав его мысли, Лена, краснея, поинтересовалась:

— А Рыжего ты тогда не видел?

Влайко и сам не знал: видел впереди какую-то повозку, ему даже показалось, что там семья Рыжего, но, может, это только показалось.

Отец спросил, хотят ли дети есть, они ответили, что нет. Со стороны шоссе слышался шум.

— А мы здесь не одни! — сказал отец удивленно и вместе с тем радостно.

— Нет, не к добру это, если двинулась такая лавина, — заметил дядя, забираясь на телегу.

По шоссе шли люди — такие же беженцы, как и они. Исчезали из виду привычные родные поля, леса и горы. Мерно, неумолимо крутились колеса телеги, увозя детей все дальше от дома. Все приуныли. "Я больше не увижу Рыжего", — думала Лена, забыв о том, что затаила на него обиду с тех пор, как они ходили в лес за орехами. Но какое значение имеет ее обида теперь, когда она не знает, где он, жив ли он? "Будь проклята эта война!.."

Нахмурившись, девочка смотрела по сторонам. Мерное покачивание телеги постепенно ее убаюкало.

Лену разбудил Влайко и чей-то возглас:

— Дрина!..

Протирая глаза, Лена с непонятным волнением смотрела на широкую, полноводную реку. Влайко тоже зачарованно замер. Сколько раз они слышали об этой реке: "возле Дрины", "через Дрину", "по ту сторону Дрины"… И вот сейчас они здесь, возле той самой Дрины.

Остановились на берегу. Мать дала детям по куску хлеба, и они жевали, переговариваясь, не отрывая глаз от прекрасной реки.

Только к вечеру дядя нашел паромщика, согласившегося перевезти их на другой берег.

Снова забравшись на телегу, которую закрепили на пароме, все неотрывно смотрели на эту огромную массу воды, не переставая удивляться ширине реки, мощному ее течению, сносившему паром. Когда были уже на середине реки, дядя, повернувшись к ним, сказал:

— Ну вот, дети, вы уже в другой стране…

— Почему?

— А потому, — ответил дядя. — Там осталась Босния, а отсюда начинается Сербия.

Они не понимали, как это до середины река может принадлежать одной стране, а после середины — другой. Но видели, что Босния уплывает все дальше, в сгустившихся сумерках тают и становятся еле заметными очертания ее берегов. "А там — в Боснии — остались Рыжий, Раде и Йоле…"

Вести из Боснии приносили беженцы. С их появлением оживали все — и взрослые и дети. Отец и дядя расспрашивали о передвижении воинских частей, о своих домах, а Лену с Влайко интересовало только одно: остались ли в живых их друзья.

Беженцы рассказывали, что деревни сожжены дотла, люди разбежались, бегут все больше сюда, переправляются через Дрину. "Да теперь в этом направлении будут наступать, — говорил дядя сердито. — Ну что за народ! Стадо — оно стадо и есть. Стоит пойти куда бы то ни было — и все за тобой бросаются. Так можно и головой поплатиться!.."

По слухам, многие беженцы именно на Дрине и поплатились своими головами. "Черный легион" гнал их до самой реки. Кого не убили, сбросили в Дрину…