Пойманные в city - [2]

Люська с трудом достала билеты на поезд до Сочи и обратно — плацкарт, верхняя боковушка. Всю дорогу она просто спала, изредка сползая вниз, чтобы выпить воды или умыться. Попутчики переживали — «девушка, вы же совсем ничего не кушаете, угощайтесь!» — и совали ей горячие от жары фрукты и бутерброды, но она совершенно не чувствовала голода.

В Сочи она сняла комнату у хозяйки, с которой была знакома по прошлым приездам на юг — она отдыхала здесь еще с родителями, давным-давно. Все десять дней отпуска прошли в каком-то ступоре. Люська тупо валялась на пляже целыми днями, в особо жаркие часы уползая под тент, плавала в море до изнеможения, гуляла в парке «Ривьера», один раз даже сходила на концерт какой-то заезжей звезды, но поймала себя на мысли, что постоянно сравнивает молодого певца с Димой и совершенно не получает удовольствия от выступления. Она ела огромные мохнатые персики и нежный сыр с местного рынка, пила сладкое домашнее вино, покупала у пляжных торговцев хачапури и пахлаву, но душа ее почему-то не оттаивала. Ей казалось, что она словно окаменела. Не было ни мыслей, ни чувств, ни эмоций. Она вообще не получала удовольствия от своего отпуска, словно совершенно потеряла способность отдыхать. Ей даже не докучали местные курортные мачо — поначалу они подкатывали было к одинокой «сэксуальний красивий дэвушка», но, наткнувшись на выражение ее лица, молча отступали.

«Я ужасно, бесконечно, дико устала…» — думала она про себя, и это было правдой. Москва, как вампир, высосала из нее всю кровь, все жизненные соки, которые не так-то просто было восстановить. Слишком много в ее жизни в последнее время было стрессов, болезненных разрывов и страхов.

В последний день отпуска, когда солнце уже покатилось вниз, в море, Люська лежала на пустеющем пляже и лениво перелистывала страницы желтой газетенки, которая ей досталась вместе с фруктами — продавец завернул в эту газету сочную виноградную кисть. Внезапно она поймала себя на том, что целенаправленно и долго на что-то смотрит. Она сморгнула, потому что от пребывания на солнце не сразу смогла различить буквы, а в глазах плясали отблески заката. Наконец взор прояснился, и она увидела фотографию, а под ней — подпись: «Телеведущий Андрей Дроздов забирает жену с сыном из роддома».

— Жену с сыном из роддома…

Она повторила эти слова шепотом, чтобы лучше их осмыслить. Выходит, Андрей стал отцом. Ну да, по времени это и должно было вот-вот случиться, она просто забыла. Люська перевела взгляд на фотографию — Андрей и Алла, оба в темных очках, в руках у жены роскошный розовый букет, а Андрей трепетно прижимает к себе крошечный сверток, перевитый голубыми лентами, и даже сквозь очки видно, с какой нежностью оба супруга на этот сверток смотрят…

Что-то капнуло на фотографию. Люська с удивлением обнаружила, что это ее слезы — оказывается, она плакала.

…Она проплакала на пустом пляже несколько часов подряд. Многие курортники, потрясенные глубиной чужого горя, робко предлагали свою помощь или интересовались, что случилось. Люська никого не видела и не слышала. Она просто плакала — до тех пор, пока не почувствовала полное опустошение.

Затем она поднялась, собрала свои вещи и пошла с пляжа. Нужно было успеть упаковаться — ее поезд в Москву уходил рано утром.

Люська вернулась первой, в начале августа; Алина появилась пару дней спустя. Жанки еще не было, поскольку она планировала прогостить в Эстонии до конца месяца. И Люська, и Алина в глубине души были очень рады такому обстоятельству. Пожить бы подольше без этой звезды, сбросить напряжение, которое всегда — тайно или явно — ощущается в ее присутствии…

От Люськиного внимания не укрылось, что у Алины на голове, несмотря на летнюю жару, был повязан голубой платочек. Правда, она сразу же его сняла, едва войдя в квартиру, но Люськино сердце в тот же миг кольнуло предчувствием.

— Чего это ты в платке в такую погоду? — как можно равнодушнее спросила она. Алина сжалась, как перед ударом, но тут же распрямила плечи и бросила вызывающе:

— Я приняла ислам.

Люська не ждала другого ответа, но все равно оказалась к нему не готовой. Она просто молча смотрела на подругу, переваривая услышанное.

— Не надо читать мне наставлений! — все так же, с вызовом, отчаянно храбрясь и готовясь обороняться не на жизнь, а на смерть, предупредила Алина. Люська растерянно отозвалась:

— И не читаю… Я просто думала, что платок должен быть черного цвета.

Поняв, что Люська не собирается падать в обморок, а также кричать, ругаться и убеждать ее в глупости совершенного поступка, Алина немного смягчилась.

— Не обязательно, — сказала она нормальным голосом. — Хиджаб может быть любого цвета, многие носят, чтоб к одежде подходил.

— Хиджаб? — непонимающе переспросила Люська. — А разве хиджаб — это не… как ее… ну, хламида такая, которая всю фигуру скрывает?

— Нет, это называется абайя, — объяснила Алина. — А хиджаб — это платок, закрывающий волосы. Хотя, в общем-то, это сейчас под хиджабом принято подразумевать только платок. А в целом ты права, изначально хиджаб, с арабского, — это любая мусульманская одежда. Значит, покрывало.