Пойди поставь сторожа - [68]
– Вот чего ты не заметила у нас на Юге. Ты ахнешь, узнав, сколько народу на твоей стороне, если слово «сторона» здесь употребимо. Твой случай, Джин-Луиза, вовсе не уникален. В лесах очень много тебе подобных, но нам нужно больше тебя.
Она завела машину и задним ходом двинулась.
– А я-то что могу сделать? Воевать с ними? Нет во мне больше боевого задора…
– Я не сказал «воевать». Я имел в виду – утром уходить на работу, вечером возвращаться домой, встречаться с друзьями.
– Дядя Джек, мне трудно жить там, где мне все против шерсти и где всем против шерсти я.
– Хм, – ответствовал доктор Финч. – Мельбурн как-то сказал, что…
– Если ты не прекратишь рассказывать, что сказал Мельбурн, я остановлю машину и высажу тебя прямо здесь! А пешочком ходить ты не любишь. Это не то, что до церкви и обратно, а потом выгулять кошку во дворе. Высажу – будь уверен!
Доктор Финч вздохнул:
– Я дряхл и немощен, а ты сильна и воинственна… Желаешь и дальше коснеть во мраке – что же, твоя воля…
– Ага, дряхл и немощен! Вроде крокодила! – И Джин-Луиза пощупала губу.
– Хорошо, если ты не дозволяешь мне привести уместную цитату из Мельбурна, я скажу своими словами: друзья нуждаются в тебе, когда ошибаются, Джин-Луиза. Когда они правы, ты им ни к чему.
– В смысле?
– В смысле, для того, чтобы жить сейчас на Юге, требуется известная душевная зрелость. У тебя ее еще нет, но уже появился намек на ее зарождение. У тебя отсутствует то, что именуется «смиренномудрием»…
– Я-то считала, что богобоязненность – это предтеча мудрости.
– Это одно и то же. Смирение.
Они уже подъехали к дому доктора Финча, и Джин-Луиза остановила машину.
– Дядя Джек, – сказала она. – А как мне быть с Хэнком?
– Никак. Не быть с Хэнком.
– То есть сказать ему «давай останемся друзьями»?
– Угу.
– Почему?
– Потому что он не твоей породы.
Люби кого хочешь, но замуж выходи за своего.
– Слушай, я не собираюсь спорить с тобой об относительных достоинствах швали…
– Речь не об этом… И вообще я устал от тебя. И мне пора ужинать.
Он слегка ущипнул ее за подбородок.
– Будьте здоровы, мисс.
– Почему ты сегодня так со мной возишься? Я ведь знаю – ты терпеть не можешь выбираться из дому.
– Потому что ты – мое дитя. И ты, и Джим – мои дети, которых у меня никогда не было. Вы оба что-то подарили мне много лет назад, и я пытаюсь отдать долг. Вы оба помогли мне…
– Да чем же?
Доктор Финч вздернул брови:
– Разве ты не знаешь? Неужели Аттикус так и не собрался поведать? И что самое поразительное – Сандра тоже… Боже, я был уверен, что весь Мейкомб знает.
– Да что? Что знает?
– Что я любил твою маму.
– Маму?
– Да. Когда Аттикус женился на ней, я как раз приехал на Рождество из Нэшвилла… Ну и влюбился без памяти. Да я и сейчас… Ты не знала?
Джин-Луиза опустила голову на рулевое колесо.
– Дядя Джек, мне так стыдно за себя… так стыдно… Орала тут как… Я просто убить себя готова.
– Я бы на твоем месте воздержался. Хватит на сегодня моральных самоубийств.
– И все это время ты…
– Ну да, деточка, выходит, что так.
– А отец знает?
– Разумеется.
– Дядя Джек, я чувствую себя таким ничтожеством…
– Ну, это в мои намерения не входило. И потом… ты ведь не одна. Ничего из ряда вон выходящего с тобой не приключилось. А теперь поезжай за Аттикусом.
– И ты вот так запросто об этом говоришь?
– Угу. Запросто. Я ведь сказал: и ты и Джим занимали особое место в моей жизни. Вы – мои дети-грезы, но, как сказал Киплинг, это уже другая история… Позвони мне завтра – и отвечу тоном замогильным[68].
Джин-Луиза не знала другого человека, который мог соединить в одной фразе три парафраза, чтоб они не потеряли смысл.
– Спасибо, дядя Джек.
– Тебе спасибо, Глазастик.
Доктор Финч вышел из машины и прихлопнул дверцу. Потом просунул голову в окно, поднял брови и продекламировал:
Она уже отъехала и тут вдруг вспомнила. Затормозила, высунулась из окна и издали крикнула в ту сторону где стояла щуплая фигурка:
– И танцы наши были страсть невинны, а, дядя Джек?
19
Она вошла в приемную. Направилась к Генри, еще сидевшему за своим столом.
– Хэнк?
– Привет, – сказал он.
– В семь тридцать, как всегда? – спросила она.
– Да.
Они договаривались о прощальном свидании, а волна откатывала и возвращалась, и Джин-Луиза бежала ей навстречу. Генри был такая же часть ее бытия, как «Пристань Финча», как Конингемы и Старый Сарэм. Округ Мейкомб и город Мейкомб научили его такому, чего она сроду не знала и знать не могла, и тот же самый Мейкомб сделал так, что теперь она способна быть Генри только самым старым другом – и никем иным.
– Это ты, Джин-Луиза?
От голоса Аттикуса она вздрогнула.
– Я.
Отец вышел из кабинета в приемную и снял с вешалки шляпу и трость.
– Готова?
Готова. Как ты можешь спрашивать: «Готова?» Кто ты, кого я попыталась убить и в землю зарыть, а ты спрашиваешь, готова ли я? Я не могу тебя одолеть, я не могу примкнуть к тебе. Ты что, не понимаешь?
– Аттикус, – сказала она, подойдя ближе. Мне…
– Ты, наверно, хочешь сказать, что тебе стыдно, а я вот тобой горжусь.
Она подняла глаза и увидела, что отец сияет.
Роман «Убить пересмешника...», впервые опубликованный в 1960 году, имел оглушительный успех и сразу же стал бестселлером. Это и неудивительно: Харпер Ли (1926–1975), усвоив уроки Марка Твена, нашла свой собственный стиль повествования, который позволил ей показать мир взрослых глазами ребёнка, не упрощая и не обедняя его. Роман был удостоен одной из самых престижных премий США по литературе — Пулитцеровской, печатался многомиллионными тиражами. Его перевели на десятки языков мира и продолжают переиздавать по сей день.
Некий писатель пытается воссоздать последний день жизни Самуэля – молодого человека, внезапно погибшего (покончившего с собой?) в автокатастрофе. В рассказах друзей, любимой девушки, родственников и соседей вырисовываются разные грани его личности: любящий внук, бюрократ поневоле, преданный друг, нелепый позер, влюбленный, готовый на все ради своей девушки… Что же остается от всех наших мимолетных воспоминаний? И что скрывается за тем, чего мы не помним? Это роман о любви и дружбе, предательстве и насилии, горе от потери близкого человека и одиночестве, о быстротечности времени и свойствах нашей памяти. Юнас Хассен Кемири (р.
Журналистка Эбба Линдквист переживает личностный кризис – она, специалист по семейным отношениям, образцовая жена и мать, поддается влечению к вновь возникшему в ее жизни кумиру юности, некогда популярному рок-музыканту. Ради него она бросает все, чего достигла за эти годы и что так яро отстаивала. Но отношения с человеком, чья жизненная позиция слишком сильно отличается от того, к чему она привыкла, не складываются гармонично. Доходит до того, что Эббе приходится посещать психотерапевта. И тут она получает заказ – написать статью об отношениях в длиною в жизнь.
Истории о том, как жизнь становится смертью и как после смерти все только начинается. Перерождение во всех его немыслимых формах. Черный юмор и бесконечная надежда.
Рассказ о том, как прогулка по морскому побережью превращается в жизненный путь.
Проснувшись рано утром Том Андерс осознал, что его жизнь – это всего-лишь иллюзия. Вокруг пустые, незнакомые лица, а грань между сном и реальностью окончательно размыта. Он пытается вспомнить самого себя, старается найти дорогу домой, но все сильнее проваливается в пучину безысходности и абсурда.
Книга посвящается 60-летию вооруженного народного восстания в Болгарии в сентябре 1923 года. В произведениях известного болгарского писателя повествуется о видных деятелях мирового коммунистического движения Георгии Димитрове и Василе Коларове, командирах повстанческих отрядов Георгии Дамянове и Христо Михайлове, о героях-повстанцах, представителях различных слоев болгарского народа, объединившихся в борьбе против монархического гнета, за установление народной власти. Автор раскрывает богатые боевые и революционные традиции болгарского народа, показывает преемственность поколений болгарских революционеров. Книга представит интерес для широкого круга читателей.