Пояс Койпера - [20]
Даже после долгого сна голова была не свежа. На вопрос, что же такое со мной случилось, ответа не было. Монография Гиббона стояла тут же на полке, и мне вдруг страшно захотелось ее полистать, прикоснуться к тому времени, когда жила эта чудесная женщина. Пусть ничего у нас с Синти не было, воспоминание согревало. Если бы не чертов старик с его пионерским прошлым, может быть мне удалось бы дотянуть до утра, а там… Безнадежно вздохнув, я потащился на кухню варить кофе. Не перевелись еще, черт бы их побрал, доброхоты, сами не живут и другим не дают! Лучшее, что, наверное, снится деду, это игра «Зарница», как он чешет через завалы по лесу и разжигает под дождем костер.
Добавил в кружку сахара и устроился под вентилятором, положил тяжелый фолиант на колени. От книги веяло ущербным обаянием минувшего. Древняя история вообще благоприятно действует на нервы, и чем она древнее, а значит, дальше от окружающей действительности, тем оно и лучше. Все возможные неприятности и скотства давно случились, так что волноваться не о чем. Некоторые из моих сокурсников так в ней и прописались и, хоть и перебиваются с хлеба на воду, не желают возвращаться на ту масштабную помойку, что называется российской действительностью. А кое-кто из них пошел еще дальше и с головой окунулся в археологию с ее черепками и осколками переживших их обладателей надежд. Что ни говори, а комфортно знать, что не ты один мыкаешься, как слепой котенок, на белом свете…
Я уже и сигарету разжег, и страницу открыл, на которой император Константин поручал клиру созвать Вселенский собор, как вдруг на журнальном столике задребезжал телефон. Истошно громко, как верещит приготовленный к закланию поросенок. Поколение вышедших на пенсию пионеров не желало оставлять меня в покое. Не зря я рассказал Феликсу про синдром хронической атаки, ох не зря!
Фил и звонил, легок на помине. Начал, не поздоровавшись, делово, с места в карьер:
— Слушай, старик, в свете нашего с тобой разговора! Не мог бы ты набросать свои соображения на бумажке, ну, насчет этого гребаного коэффициента?
А ведь стоило бы для начала поблагодарить меня за изысканный ужин и радушный прием. От него дождешься!
— Маргинальности общества? — уточнил я со вздохом, вспомнив его поучения.
— Угадал! — подтвердил Фил. — У тебя ведь есть и другие наработки, правда? Скоро президентские выборы, потребуются новые приемы работы с электоратом и вообще, — его интонация напомнила мне речь лисы Алисы, уговаривавшей Буратино пойти с ней и с котом Базилио в страну дураков. — Может быть, так сказать, в качестве наследства…
Он не договорил, потому что я не дослушал:
— Ты считаешь, я похож на дедушку Ленина, и ждешь политического завещания?
— Нет, Дэн, ты меня неправильно понял… — заторопился Фил и едва ли не льстиво предположил: — Не может же быть, чтобы после стольких лет работы… Поделись, не будь скотиной на сене!
По-русски такой прием назывался въехать на чужом… короче, в рай. Это было уж слишком, хотя «слишком» для Феликса не было ничего.
— Слушай, старик, — передразнил я его, добавив в голос изрядную толику сарказма, — а шнурки тебе не погладить? Услуга, между прочим, платная! Ты человек состоятельный, я бы даже сказал, из богатеньких, в то время как твой друг устроен в жизни не лучше безработного мойщика трупов. Заниматься в ущерб семье благотворительностью мне не позволяют моральные принципы строителя коммунизма.
— Но позволь, — возмутился Феликс, впрочем весьма неискренне, — разве я сказал что-то о деньгах?
— В том-то и беда, словом не обмолвился! — хмыкнул я. — Пользуешься тем, что интеллигентные люди о таких вещах не говорят, а только все время о них думают. Вот когда ты без меня разоришься и пойдешь с протянутой рукой…
Судя по звукам в трубке, Феликс трижды сплюнул.
— Тьфу, тьфу, тьфу, типун тебе на язык!
В столь сомнительном приобретении я не нуждался, а вот помочь Феликсу, человек излишне мягкий и податливый, согласился. Куда тут денешься, старый друг дороже новых двух! Хотя особых, как выразился Фил, наработок у меня не было, но отдельные идейки водились. За время работы в Центре главным моим приобретением стало умение настраивать себя на нужную волну и ловить творческий драйв. Для этого надо было полностью расслабиться, но так, чтобы не терять из виду поставленную задачу, тогда внутри включалось то, что я называл про себя генератором идей. Запустившись, он уже пахал, как заведенный, так что не раз и не два мне приходилось проводить за рабочим столом ночь напролет, а под утро пить водку. Это было единственной возможностью остановить работавший в голове атомный котел, но даже после стакана сны изобиловали выматывающими душу логическими построениями.
Теперь, когда я стал свободным художником, отпала необходимость насиловать собственный мозг. Можно было позволить себе экспериментировать, тем более что Феликс не ждал ничего определенного, а прикинуть на бумаге методику оценки быдлизации общества не составляло труда. Но и теперь для начала работы требовалось нечто, от чего можно было оттолкнуться мыслью. Отложив со вздохом «Историю падения Римской империи», я заставил себя спуститься в ближайший киоск за газетами. Естественно, желтыми, других, как сказал бы профессор Преображенский, в Совдепии не водится. Как ни не хотелось, а пришлось погружаться без противогаза в море дурно пахнущей макулатуры. Хотя, если подойти к вопросу философски, для освежения восприятия жизни прополоскать мозги в помоях бывает полезным. Как еще, к примеру, можно узнать, чем живет страна, ищущая в едином порыве кличку для новой сучки премьер-министра? Или о том, что по инициативе масс власти увеличивают проходной процент в Думу, а потом, с той же мотивацией, его уменьшают. Как тут не вспомнить ленинское: шаг вперед, два шага назад, а заодно и пушкинское: народ безмолвствует. Для патологического безразличия к себе в психиатрии наверняка есть термин, я же называю это «эффектом погремушки». Гремят в игрушке для грудничков горошины, мечется в головах людей информационный мусор, звенят на колпаках юродивых бубенцы, они и пляшут под эту музыку и поют…
Николай Дежнев (Попов) — выдающийся современный писатель. Российские критики часто сравнивают его с Михаилом Булгаковым, зарубежные — с Кастанедой или Маркесом. И это неслучайно: реальность в его произведениях часто граничит с философией и мистикой.«Принцип неопределенности» — третья книга трилогии (первая — роман «В концертном исполнении», издавался в России, США, Франции, Германии, Испании, Голландии, Норвегии, Бразилии, Израиле и Сербии, вторая — роман «Год бродячей собаки», изданный в России). В них рассказывается о судьбах трех молодых людей, каждый из которых идет своей дорогой.В романе «Принцип неопределенности», как и в двух других, автор предлагает свою собственную концепцию устройства мира.
Рассказ опубликован в книге «Игра в слова», издательство Время 2005 г., в авторском сборник в серии «Библиотека Огонька», 2008 г.
Николай Дежнев — выдающийся современный писатель. Российские критики часто сравнивают его с Михаилом Булгаковым, зарубежные — с Кастанедой или Маркесом. И это неслучайно: реальность в его произведениях граничит с философией и мистикой. «Дорога на Мачу-Пикчу» — глубокий роман о ценностях жизни человека, реалистическое, полное юмора и фантазии повествование о его внутреннем мире, о путешествии на границу двух миров. «Мачу-Пикчу» — это символ, поразивший воображение ребенка, поверившего, что, как бы трудно ему ни пришлось, есть такое место на Земле, где можно быть самим собой и обрести счастье…
Главный герой — самый обыкновенный человек, но так уж вышло, что именно на него указал Маятник Всемирного Времени, а когда происходит ТАКОЕ, то себе ты уже не принадлежишь — слишком многое начинает зависеть от каждого твоего шага и лишь опыт предшествующих жизней может помочь не оступиться.
Николай Дежнев закончил первую редакцию своего романа в 1980 году, после чего долго к нему не возвращался — писал повести, рассказы, пьесы. В 1992 году переписал его практически заново — в окончательный вариант вошел лишь один персонаж. Герои романа выбрали разные жизненные пути: Евсей отдает себя на волю судьбы, Серпина ищет почестей и злата на службе у некоего Департамента темных сил, а Лука делает все, чтобы приблизить триумф Добра на Земле. Герои вечны и вечен их спор — как жить? Ареной их противостояния становятся самые значительные, переломные моменты русской истории.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В городе появляется новое лицо: загадочный белый человек. Пейл Арсин — альбинос. Люди относятся к нему настороженно. Его появление совпадает с убийством девочки. В Приюте уже много лет не происходило ничего подобного, и Пейлу нужно убедить целый город, что цвет волос и кожи не делает человека преступником. Роман «Белый человек» — история о толерантности, отношении к меньшинствам и социальной справедливости. Категорически не рекомендуется впечатлительным читателям и любителям счастливых финалов.
Кто продал искромсанный холст за три миллиона фунтов? Кто использовал мертвых зайцев и живых койотов в качестве материала для своих перформансов? Кто нарушил покой жителей уральского города, устроив у них под окнами новую культурную столицу России? Не знаете? Послушайте, да вы вообще ничего не знаете о современном искусстве! Эта книга даст вам возможность ликвидировать столь досадный пробел. Титанические аферы, шизофренические проекты, картины ада, а также блестящая лекция о том, куда же за сто лет приплыл пароход современности, – в сатирической дьяволиаде, написанной очень серьезным профессором-филологом. А началось все с того, что ясным мартовским утром 2009 года в тихий город Прыжовск прибыл голубоглазый галерист Кондрат Евсеевич Синькин, а за ним потянулись и лучшие силы актуального искусства.
Семейная драма, написанная жестко, откровенно, безвыходно, заставляющая вспомнить кинематограф Бергмана. Мужчина слишком молод и занимается карьерой, а женщина отчаянно хочет детей и уже томится этим желанием, уже разрушает их союз. Наконец любимый решается: боится потерять ее. И когда всё (но совсем непросто) получается, рождаются близнецы – раньше срока. Жизнь семьи, полная напряженного ожидания и измученных надежд, продолжается в больнице. Пока не случается страшное… Это пронзительная и откровенная книга о счастье – и бесконечности боли, и неотменимости вины.
Книга, которую вы держите в руках – о Любви, о величии человеческого духа, о самоотверженности в минуту опасности и о многом другом, что реально существует в нашей жизни. Читателей ждёт встреча с удивительным миром цирка, его жизнью, людьми, бытом. Писатель использовал рисунки с натуры. Здесь нет выдумки, а если и есть, то совсем немного. «Последняя лошадь» является своеобразным продолжением ранее написанной повести «Сердце в опилках». Действие происходит в конце восьмидесятых годов прошлого столетия. Основными героями повествования снова будут Пашка Жарких, Валентина, Захарыч и другие.
В литературной культуре, недостаточно знающей собственное прошлое, переполненной банальными и затертыми представлениями, чрезмерно увлеченной неосмысленным настоящим, отважная оригинальность Давенпорта, его эрудиция и историческое воображение неизменно поражают и вдохновляют. Washington Post Рассказы Давенпорта, полные интеллектуальных и эротичных, скрытых и явных поворотов, блистают, точно солнце в ветреный безоблачный день. New York Times Он проклинает прогресс и защищает пользу вечного возвращения со страстью, напоминающей Борхеса… Экзотично, эротично, потрясающе! Los Angeles Times Деликатесы Давенпорта — изысканные, элегантные, нежные — редчайшего типа: это произведения, не имеющие никаких аналогов. Village Voice.