Повстанцы - [38]

Осмотр закончен. Три корыта оказались в исправности. Только не заменить ли подтужины ремнями с застежками, как в поместье Калнаберже? Тогда сподручнее работать.

Рубикис снова махнул рукой и сплюнул:

— Можно, пан, и ремнями. Крепче. Путы иногда слабину дают, загнивают. Порешь крепкого мужика — он натужится и раздерет.

Управитель поморщился и тут же забраковал собственное предложение:

— Так-то так… Но где теперь достать такие ремни? И расходы лишние. Э, сойдут и путы. А тут что? Мыши прогрызли? — заинтересовался пан Пшемыцкий, заметив в одном корыте словно выскобленный угол.

Рыжий снова осклабился, и в его глазах впервые сверкнули огоньки.

— Не мыши. Это та девка выгрызла, которая потом в колодец кинулась. Стерва!..

Управитель поспешно отвернулся и провел рукой по лицу. Отвратительные воспоминания!.. Конечно, Рубикис имеет в виду Евуте Багдонайте из Карклишкес. Девка утопилась. А на ней еще хотел жениться Пранайтис. Эх, эта необузданность пана Скродского!.. Врагов себе плодит из-за девок. После того отвратительного случая ксендз Мацкявичюс закатил такую проповедь, призывая мщение небес, что весь костел распустил нюни, а некоторые помещики, вроде хлопоманов Сурвилы и Шилингаса, даже прекратили со Скродским соседские отношения. А Пранайтис! В такие беспокойные времена этот головорез еще бог весть что натворит с отчаяния! Эх, нехорошо поступает пан Скродский, неразумно…

Расстроенный Пшемыцкий собирался уже уходить, но еще обернулся к работнику:

— Рубикис, выгреби весь этот хлам. Нужно чистоту навести перед страдой.

Под навесом действительно валялись всякие ветки, обломанные веники, а у стены лежали пучки ракитных и ореховых прутьев.

— Пригодятся? — спросил управитель.

— Куда там! Высохли, легкие, ломаются, к телу не пристают, — пояснял Рыжий. — Надо новых нарезать. Сочных.

— Ну, уж ты смотри.

Поощрив Рыжего, Пшемыцкий оставил его, а сам пошел на сеновал проверить запасы кормов. Здесь его встретил Пранцишкус. Кучер ничего не сказал, но по лицу, хитро прищуренным глазам, выпяченным губам и по всему его виду можно было догадаться: он что-то знает.

— В чем дело, Пранцишкус? — осведомился управитель. — Опять что-нибудь с лошадьми?

— Не с лошадьми, — помолчав минуту, заговорил кучер. — Войт с приказчиком весть принесли Палепяй, Юодбаляй и Карклишкес отказываются на барщину выходить. Хороший почин сделали шиленцы.

— Проклятые хлопы! — выругался управитель. — Самое время для пахоты.

— Дураки были бы, ежели бы вышли, — огрызнулся Пранцишкус. — Пусть пан их на чинш переведет, повинности снимет, за работу награждение выдает. Тогда — пойдут. У Сурвилы давно уж так.

Управитель обозлился.

— Много вы понимаете, бараньи головы, в этих чиншах! Розог вам всем, вот и награждение. Ой, придется Рубикису еще четыре корыта смастерить.

— Как бы тебе самому туда не лечь, — проворчал Пранцишкус. — Такого еще мало в корыте растянуть. Повесить на сухом суку! — И, отвернувшись без всякого уважения, закинув голову, он принялся разглядывать небо, будто чуя перемену погоды.

Действительно, погода менялась. Солнце на юго-востоке еще светило, но как-то тускло и не грея. Небо кое-где еще синело, но жидкий покров тумана, сгущаясь, собирался в разрозненные тучи, похожие на торчащие перья. Ветер, до той поры дувший с юга, теперь задул с севера, и на краю неба, вдоль земли, как стена, маячила тяжелая, темно-серая полоса.

Управитель, вызвав войта и приказчика, отправился в хоромы доложить пану, что примеру Шиленай последовали три остальные деревни — стало быть, все крепостные поместья Багинай. Пан уже позавтракал и совещался в кабинете с Юркевичем. Поутру он встал раздраженный и сердитый. Ему еще ни разу не приходилось ломать себе голову над подобными вопросами. Когда войт рассказал, что крестьяне Палепяй, Юодбаляй и Карклишкес отказались от работы, пан Скродский окончательно разъярился. Управитель скорбел, что останутся незасеянными яровые. А Скродского особенно бесит неубранный парк, сад, пруд, запущенная яворовая аллея. Приедет из Варшавы дочка, а может, и сын — гусарский офицер, начнут наезжать гости, придется налаживать отношения с соседями, а тут — бунт!

Как принудить хлопов работать? Вызвать войска для экзекуции по примеру генеральши Кайсаровой, графини Платтер, князя Мирского?

— Как полагаете, пан Юркевич?

Вызывать солдат юрисконсульт пока что не советует.

— Прежде всего попытаемся их успокоить не столь крайними мерами. Крестьян кто-то подстрекал. Устраним и накажем прежде всего зачинщиков. Взять хотя бы и вчерашний случай. Этот Пятрас Бальсис, или как его… — обращается Юркевич к управителю.

Пшемыцкий поддакивает. Да, в Шиленай — Пятрас Бальсис, в Палепяй — Юозас Пранайтис, в Карклишкес — Дзидас Моркус. Шныряет тут и этот коновал — ветеринар Дымша, и Стяпас Бальсис, лакей хлопомана Сурвилы. Вообще развелось много опасных людей. Особо мятежные настроения возбуждает и ксендз Пабяржской филии Мацкявичюс. И почему епископ Волончевский не упрячет его в какой-нибудь монастырь?

Скродский просит Юркевича — пусть он письменно затребует от кедайнского исправника присылки станового с полицией, чтоб арестовать и доставить в поместье тех, кто баламутит крестьян, а прежде всего — Пятраса Бальсиса.