Повстанческая армия имени Чака Берри - [16]

Придя на площадь, ИНСТРУКЦИЯ попыталась попасть во внутрь большого здания на углу. В ответ на такое бесстыдство ей было предложено быть посаженными в тюрьму для выяснения личности всех, у кого нет при себе паспорта. «Мы свободные люди в свободном мире, т. е. в стране!» — пробовали возмущаться форманты. — «У нас не осадное положение, комендантского час нет, паспорта с собой поэтому кто ж носит-то?» — роптали они. «Ты щас эту погремушку свою проглотишь», — услышали они ответ /Маракас, который Ромыч держал в руке, имелся ввиду/. Однако вскоре Мирон появился наружу, живой, не битый, и даже веселый, и что с ним там было, пускай расскажет он сам.

Мирон:

— Ну значит, взял я шляпу и пошел, ну, подхожу к народу, который сидит на скамейке, нет, говорят, художественный уровень у вас низкий, — отвечают они. Тут подходит молодой человек в куртке, вынимает бумажник, вынимает из бумажника пять рублей, — пожалуйста!

Я был ошарашен. Ну-у-у, говорю… Тут ко мне подходит сбоку второй молодой человек и радостно сообщает: «А вот теперь вы нарушили закон. Проедемте!» Что мне делать? Я пошел.

И идем мы, и я думаю: «жжеж Герой рок-н-ролла, так твою мать. А на самом деле безропотно идет как баран на заклание. Убечь?»

Убечь — это здорово, это герой рок-н-ролла в самом деле, но ведь не убежишь. И картина будет — герой рок-н-ролла, бегущий от милиции. А мимо едет черная «Волга» и товарищ делает ей знаки. «Ну вот — думаю — завезут сейчас куда-нибудь на черт знает куда на Белинского, будут там в бетонной клетке /„боксе“/ держать черт знает сколько, мурыжить, потом оттуда пешком переться через весь город ночью, — тоска-а-а!» Кстати, вы замечали, что все отделения милиции всегда находятся черт знает где на отшибе. Куда трамвай не ходит и такси не возят, где пыль, бурьян да лопухи и под серым небом длинные серые заборы? Почему так, у вас есть теория? У меня есть и даже несколько.

«А». Для улучшения процента. Чтобы человеку нужно было семь раз отмерить, прежде чем решиться убить полдня на то, чтобы пойти заявить если ему, допустим, побили морду неизвестные гопники.

«Б». Для того чтобы как можно меньше народу знало, что там у них делается.

«В». Нет, тут я лучше прикушу язык. Молод я ещё.

Но тут мы сворачиваем на площадь, и я вижу, что ведут меня на угол Водопроводной и Урицкого. Ну, это уже легче. Это все-таки цивилизация.

Ну что? Провел меня товарищ в кабинет. Представился. Классов — его фамилия. Вынул «Уголовный кодекс». Дал прочесть статью 209-ю, часть вторую — «попрошайничество». От года до двух.

— Так против чего вы протестовали? — поинтересовался товарищ Классов. Что я мог сказать ему? Что петь мы любим? Что я стихоплет, и хочу стихи свои народу прочесть, чтоб узнать его о них мнение? Не поверил бы он мне, ой не поверил… Хватай все, что шевелится! Больше трех не собираться?! — Нешто есть такой закон, чтоб народу песни петь! Писано про это Антоном Палычем Чеховым, а толку-то. Грустно мне там было.

— Ну вот, смотрите, — попробовал я все-таки… Вот город Тюмень. Грязный он, небо здесь серое, дома серые, люди унылые, не живут, а спят и не видят снов, а если и видят, так только те, что по телевизору. И что они счастливы? Ни фига они не счастливы, нудно им, только ж они думают, что такая уж у них планида, никак против этого не попрешь. Это у всяких Бельмондов — Сенкевичей жизнь интересная и с чудесами, а нам так и положено — покорно сереть под серым небом в грязном городе. Ну, а мы хотим чтобы было хоть немного веселее! Ну и поем поэтому. А вы нас хватаете. Чтобы как бы чего не вышло! Чтоб тишь да покой?

— Кто Вас хватает? — не согласился товарищ, милиционер. — Вы целый час пели, никто вас не трогал. Ваши ребята и сейчас там поют. А вас я задержал за нарушение закона. И будете вы отвечать по всей его строгости.

— Но это расправа! — пробовал возмущаться я. — Это расправа с человеком всего за то, что он пишет стихи. Товарищ начальник стихов не читает, значит — никому не писать! Вот если бы товарищ начальник писал сам стихи, тогда другое дело, тогда ну-ка всем стихи писать!

— Ну, вы из себя страдальца не изображайте! Страдальцем вы не будете. Будете вы обыкновенным уголовником по статье 209-й. Закон — это закон!

Тут раздался телефонный звонок. Судя по тону и по интонации, на том конце провода сидел большой начальник, и он был в ярости.

— Почему одного забрал? Почему остальных не забрал? — неслось из трубки гневное. — Их там двадцать человек было, всех брать было нужно! Почему по улице пешком вел? Почему не на машине? Люди же смотрели! Милиционер, забравший меня, держался, нужно признать, с достоинством:

— Я вам объясню, почему, но не по телефону, — отвечал он, нервно косясь на меня.

— Ну дождешься ты у меня! — раздалось из трубки, а потом гудки.

А мне стало совсем дурно. Милиционер был умен. В самом деле — как это интересно, представлял товарищ Большой начальник забратие всех? Подогнать машину и на глазах всего города, в самом его центре, в праздничный день крутить два десятка человек и запихивать их в машину? А поскольку сами бы они не скрутились, т. на глазах всего города бить, тащить по асфальту лицом и т. п.? И что бы, интересно, за обвинение товарищ Большой Начальник им бы потом предъявил? Что песни пели? Другое дело — товарищ Классин. Все очень логично: пока вы пели, мы вас не трогали, но вы нарушили закон — получи, чтоб другим неповадно было. И в самом деле, — посадят, чтоб другим петь неповадно было. И замаячила перед глазами моими тюрьма. И стало мне совсем печально.