Повседневная жизнь воровского мира Москвы во времена Ваньки Каина - [3]

На следующее воскресное утро манифесты были читаны в кремлевском Успенском соборе, там же состоялся благодарственный молебен «о восшествии на Всероссийской престол Ея Императорского Величества государыни императрицы Елисавет Петровны, самодержицы Всероссийской», а затем началась присяга подданных на верность новой императрице. После этого был дан салют («пушечная пальба»), возвестивший о торжественном событии. Многие московские обыватели, только услышав артиллерийские залпы, узнали, что произошло нечто из ряда вон выходящее. Например, мирно почивавшие в спальне своего московского дома недалеко от Арбата статский советский Никита Ушаков и его супруга Аграфена Ивановна, услышав салют, отправили своего дворового человека «для проведывания, о чем та пушечная пальба». Когда же дворовый прислал в господский дом мальчика сообщить, что «пушечная пальба была для того, пришли де указы, что Ея Величество государыня императрица Елисавет Петровна соизволила принять всероссийский престол», супруги Ушаковы его словам не поверили. Они наспех собрались и отправились в город сами: Аграфена Ивановна поехала к поздней обедне в свою приходскую церковь Симеона Столпника за Арбатскими воротами, где «об оном торжестве слышала», а ее муж, статский советник, видимо, поспешил прямиком в Кремль[14].

Во всем городе царило оживление. Московские обыватели поздравляли друг друга с торжественным событием: «С государынею императрицею Елисавет Петровною на многие лета!» (Именно так поздравил коллег купец 3-й гильдии Борис Фомин, а в ответ услышал «непригожие речи»[15].) В соборах и монастырях происходило массовое приведение москвичей к присяге (это касалось всех «верноподданных», кроме «пашенных крестьян»). Из уст в уста передавались всякого рода слухи и толки. Некоторые из них отразились в документах Московской конторы тайных розыскных дел (московского филиала Тайной канцелярии). Так, вышеупомянутая Аграфена Ивановна Ушакова, вернувшись домой в дурном расположении духа, имела неосторожность в присутствии своих дворовых высказаться относительно произошедшего следующим образом: «Вот топерево чево ждать наследника! Вить де она, государыня Елисавет Петровна, девица, она ж де лет в сорок! Какому у ней быть наследнику?! Достойно бы де быть принцессе Анне для того, что де от нее государь Иоанн Антонович. И хоша де, децкое ево дело, он и скончаетца, так де и еще от нее, принцессы, будет — все де одно царское поколение!» Дворовые люди Ушаковых прекрасно понимали причину плохого настроения госпожи: «помещица их невесела, что де кто в правление принцессы Анны чем пожалован, велено то возвращать», а «помещик их Никита Ушаков в правление принцессы Анны пожалован в статские советники и в Казань вице-губернатором, а зять их Петр Ивашкин взят был из полевых полков из сержантов к принцессе Анне ездовым сержантом же и пожалована ему вотчина». Вечером в людской избе дворня тихо обсуждала своих хозяев и радовалась их несчастью: «Вот де помещики их желают государевой милости им, думают, чтоб пожалованной зятю их вотчины не отняли. А к нам же они не милостивы — спрашивают де на нас оброку, пряжи, а нам де взять негде»[16].

Наверное, такого рода толки велись тогда в Москве повсеместно — в гостиных и людских господских домов, в торговых рядах, в кабаках, на улицах… В понедельник 30 ноября купец 3-й гильдии Борис Фомин, простояв «у обедни», где он слышал, «что на ектеньях поминали государыню императрицу Елисавет Петровну», пришел на «шляпный завод» («в Земляном городе у Неглинной»), где он работал вместе с другими мастеровыми людьми — «из найму бил шерсть», и стал поздравлять своих товарищей: «Здравствуйте! С государыню императрицею Елисавет Петровною на многие лета!» Но оптимизм купца разделяли не все — в ответ он услышал от «шерстобита» Логина Дементьева: «Много ль лет она будет царствовать?»[17]

Двадцать девятого ноября 1741 года московские улицы были украшены иллюминацией: горели казенные фонари, в обычные дни не зажигавшиеся. Вся последующая неделя (30 ноября — 6 декабря) была нерабочей для московских государственных учреждений, а праздничная иллюминация освещала московские улицы каждую ночь, для чего было использовано десять ведер конопляного масла и четыре фунта фитиля на 16 рублей 20 копеек[18]. В рапортах «о приходе и выходе» присутствующих, которые ежемесячно подавались в Московскую сенатскую контору, напротив этих чисел обозначено: «…присудствия не было, понеже было торжество о восприятии Всероссийского престола государыни императрицы Елисавет Петровны»[19].

Всю неделю в соборах и монастырях Первопрестольной было многолюдно. В начале декабря 1741 года по храмам разнесли печатные формы «о возношениях в церковных священнослужениях Ея Императорского Величества». С этого дня при чтении великой ектеньи возносилась молитва: «О благочестивейшей самодержавнейшей великой государыне нашей императрице Елисавети Петровне, Всея России, о всей палате и воинстве Ея Господу помолимся!» А во время литургии, на Великом входе, в первую очередь произносилось: «Благочестивейшую самодержавнейшую великую государыню нашу Императрицу Елисавет Петровну всея России да помянет Господь Бог во Царствии Своем!»